У Адама был свой личный карманный портал в Зону - пусть он и был спрятан в ангаре у Лукаса, к нему была выставлена дежурная охрана и сам Лукас строго-настрого запретил Адама приближаться к разлому, мальчишку это не волновало, и примерно каждые пару-тройку дней он сбегал туда искать приключений, искать новые миры и опасности. Было в этой Зоне что-то влекущее, и в отличие от многих, Адаму было совсем не страшно. Он не видел ничего пугающего в Зоне, дивился каждому её творению и не разделял мнения, что Культ ещё не готов отправиться в Зону на долгие исследования и житье. Политиканы в последнее время не давали секте покоя, грозились арестом, и приходилось совсем туго - некоторых членов даже поместили под стражу, а Элизабет не смыкала глаз, пытаясь оттуда их вытащить законным способом. Культ нуждался в укрытии, и что как не лучше подходило под эти цели, если не источник их убеждений и стремлений - Зона?

Культ распадался, становилось тяжелее управлять этими кусочками, Зона больше не воссоединяла бедные души, и не склеивала их в единую организацию. Адам чувствовал тоже самое, но вовсе не из-за творящегося на ферме - нет, то были бури в его душе и касались личного, настолько личного, что обсудить подобное было не с кем. Грузить Лукаса подростковыми драмами он бы не стал в столь тяжелое время, а Лили... он боялся, что то, что у него в сердце коснется и её, и не хотел омрачать её жизнь на ферме, когда она наконец-то стала такой довольной и свободной. Жизнь без родительской опеки отразилась позитивно на ней. Вероятно, и на нём тоже, хотя именно в этот момент в его жизни появился Милле Лантоши.

Адам не думал, что Милле всё портит и ему нужно убраться восвояси, Милле был первым встречным из ровесников, который, кажется, уже давно ведет кочевнический образ жизни и не собирается останавливаться. Адаму было интересно почему и зачем, все его поступки и характер - поведение этого парня не укладывалось в голове - Адам ухмыляется, но сам не рад пришедшему в голову сравнению - Милле для него такая же острая новинка, как Зона. Может, его просто тянет на всё, что на самом деле угрожает его жизни? Адам вертит головой - он просто не видит опасности в Зоне. Да и в Милле тоже, если честно, хотя его поведение всегда оказывается за гранью понимания и каких-то логических выводов. Адам слишком много о нём думает, слишком тянет и это непонятно. Это не может быть влюбленностью или влечением, но Адам всегда беспечно пытается повторять свои попытки подружиться с ним и находиться рядом, так упрямо и забывая о том, что ни физически, ни морально не выдерживает присутствия Лантоши рядом больше, чем на час - тот его выводит и вымораживает до белого каления, но без него... ну скучно что ли. И, выдохнув, он снова обращается к Милле, пытается с ним общаться, даже если раз за разом это приводит к обоюдному непониманию.

- Сегодня дежурит Глория и она может нас пропустить, - Годфри вовсе не великий стратег, но обаятельный малый, завоевавший у некоторых культуристов симпатии и доверие, а значит и некоторые привилегии. Конечно, о Милле придется договариваться, потому что тот не был таким приятным обаяшкой, но ему не будет сложным убедить Глорию, что все-таки одному в Зоне делать нечего, а Милле его компания и они вернутся через пару часов целыми и невредимыми. Или не через пару часов - в зависимости от того, как пройдет приключение и где они окажутся.

По правде, Адам не знал, почему Милле соглашается следовать за ним и как он относится к Зоне. Он очень бы хотел верить, что ему тоже интересны другие миры и путешествия, и что Адам может разделить этот восторг. Но боялся, что он тут один на всю ферму такой энтузиаст - хотя, нет, Джун тоже была рада Зоне, но слушалась Лукаса беспрекословно, поэтому закончила до поры и времени их общие вылазки. Зато Милле согласился, и это было на руку.

А, точно.

- Возьми меня за руку, - Адам протягивает раскрытую ладонь. Раньше у него не было проблем с физическим контактом с людьми, но с Милле это была вечная проблема, Адама просто насквозь пробивало током. Каждый. Гребаный. Раз. Но без этого можно оказаться в разных Зонах, так что эта просьба не выглядела странной и не вызывала у Адама предобморочное-неловкое состояние.

Искры - тепло - Адам всегда закрывает глаза, чтобы потом их распахнуть и увидеть новый мир - но после искр краски приобретают темные оттенки - в Зоне тихо и стоит полутемнота.

- Хм, и где мы? - Адам любит перебивать звуками своего голоса тишину, он не признается, но так чувствует себя увереннее. Что-то изнутри бьется зарядами, Адаму нужно двигаться и поскорее изучить всё вокруг, чтобы понять, какое чудо им предстоит увидеть на этот раз. Его внимательные глаза осматривают всё вокруг, когда привыкают к вечернему сумраку.

Он уже понял, что Зона откликается на человеческие желания, эмоции и если долго-долго шептать о чем-то, она услышит и сотворит необходимое. И сегодня Адам загадывал волшебство, магию, яркие краски, и немного расстраивается, что Зона не прислушалась к нему на этот раз. Ладно, чего уж стоять на месте, Адам проходит вперед на пару метров, чтобы обнаружить, что они оказались в неработающем парке аттракционов. Железные пустые горки, чертово колесо, пара каруселей - всё выглядит пусть и новым, но без подсветки вокруг как-то жутковато, навевает воспоминания о фильмах ужасов и том, что происходит в таких заброшенных местах с группами подростков.

Нет, я не дам забрать сегодняшнее веселье.

Адам насупливается и хмурится, пока его мозги кипят в штурме. Все же Милле он привел сюда не для того, чтобы шастать по заброшке и пинать мусор, он здесь едва ли три минуты, но капризно хочет выйти и зайти обратно через разлом, чтобы Зона показала ему что-то другое. Но Адам решает остаться и дать Зоне шанс, потому что верит, что во всем этом можно найти смысл. Нужно лишь проанализировать всё вокруг.

- Смотри, там провода... - Адам наблюдает, как куча кабелей тянется к одному строению, и это мгновенно отрезвляет его. Ну конечно! - Я смогу их подключить, эй. И посмотрим, что выйдет.

Может, Зона не сотворила свою магию мира лишь потому что это должен сделать сам Адам? С торжествующим видом он прикасается к трансформатору и заряжает пункт управления электричеством, а оно уже передает свет по всему парку - он зажигается лампочками, аттракционы заводят свой ход, и - немыслимо - но это место оживает буквально на глазах и наполняется шумом человеческих голосов - на карнавал приходят люди: работники аттракционов, простые посетители, продавцы сахарной ваты и сладкой кукурузы, через будку трансформаторной видно даже клоунов на ходулях и аквагримеров.

- Милле, это же праздник! Пойдем, пойдем! Куда.. куда хочешь первым?

Когда был младше.

Адама это чертовски смешит, ведь Милле с ним одногодка. Может, чуть младше или старше, они никогда не спрашивали у друг друга такую информацию, на самом деле для Адама было откровением и фамилию (настоящую ли?) Лантоши узнать.
- Да? Никогда не был в таких парках? А когда у тебя день рождения? В смысле, как ты праздновал? - наверное, не стоит спрашивать. Но Адама мало волнуют всякие наверно - наверняка это будет неприятным вопросом, но как-то... да, точно, похуй. Адаму хочется знать больше о Милле, пусть он и не набивается в лучшие друзья. Просто это будет зависеть от Лантоши, раскроется ли он, или пошлет его нахер с расспросами, Адам уже понял, что сам по себе Милле откровенничать с ним не станет, так что просто не видит варианта лучше, чем прямые вопросы - если у них день без ссор, грех будет не воспользоваться и не проверить выдержку Милле.

Чувак, если ты серьёзно, то я тебя заебу.

Милле ненамного отличается по возрасту от Адама. Может, ему и пришлось рано повзрослеть, кто знает, но это не делало его настолько старым, чтобы заикаться, что ему хотелось побывать в парках аттракциона лишь "в детстве". Адам всегда хотел увидеть чертов Диснейленд и сделать селфи с Белоснежкой (или кем угодно, кто попадется на пути). Когда в Сиднее были фестивали, Адам с Лили ходили туда с родителями, те выдавали им карманных денег и они тратили их подчистую, забивая желудки попкорном и колой до сахарной комы, а после стараясь прокатиться на каждом аттракционе как минимум по одному разу. Под конец таких дней они с Лили всегда делали фотографии в фотобудке.

Но это всё осталось дома. Нет, не дома, в прошлом.

Адам иногда вспоминает свою комнату и все вещи, которые оставил. Но не понимает, скучает ли по своим личным вещам, каким-то мелочам. Это странно: с одной стороны было бы неплохо забрать этот багаж с собой, а с другой... старые вещи ещё ни разу ему не понадобились, старое прошлое еще никому не пригодилось. Люди на ферме будто избегали спрашивать о прошлом, жили будущими надеждами и не оглядывались - они все были беженцами, которых прошлое тяготит и тянет обратно. На ферме было много историй, но никто не задавал вопросов, чтобы ими делиться. Постепенно Адам убеждался, что прошлое не имеет значения, хотя было довольно грустно думать, что он больше никогда не увидит, какие они с Лили делали дурацкие рожи на фотографиях.

- Пойдем, может, я угощу тебя карамельным яблоком на палочке, - Адам отбивает руку Милле хлопком, будто не замечает, что тот хотел более длительного контакта. Это вызывает у него скомканное чувство вины. Прежде всего перед собой, ведь он хочет, но... просто нет, ладно? - Ты всегда придурок, Милле, тебе это идет.

Адам имеет в виду, что он ему нравится, но вряд ли это звучит для него также, и понимает это Адам лишь после сказанного. Адам кидает взгляд на Милле - черт, а может он все-таки понял? - но быстро переводит глаза на дверь, за которой их поджидают ужасы и пугалки. Она выкрашена в черный и это так попсово, иногда розовые блестки могут напугать куда больше готической фигни. Но черт с ним, может там за дверьми будет что-то стоящее.

- Ладно, если будет слишком страшно, можешь.., - Адам пытается пошутить, открывая дверь, и собираясь войти внутрь, но голос за спиной заставляет его обернуться и не закончить шутку предложением "завопить во весь голос".

- Кхм, кхм, ничего не забыли? - голос оказывается парня-билетера, который требовательно насупил брови и протянул руку для талонов. Которых у Адама с Милле, конечно, не было. Поэтому Адам переглядывается с Милле и коротко кивает: что ещё им делать, как если не забежать в дом, не уплатив ничего? А там пусть их ищет по комнатам, если захочет.

С хохотом Адам быстро залетает в дом и тянет Милле на себя, чтобы тот не отставал, пока вбегает по лестнице на второй этаж. В доме их встречает полумрак, даже полная темнота, ведь окна "забиты" досками и свет не пробивается, создавая эффект полной изоляции и покинутости, и Адам боится двух вещей: споткнуться о старый ковер или доски и того, что тот билетер побежит за ними, разгневанный чувством справедливости. Но второе побеждает первое и он возбужденно шепчет Милле: сюда, сюда, впихивая его в одну из комнат и спешно закрывая её, прислоняясь головой к двери и давая им передышку.

- Вот черт, - Адам прислушивается, что вроде никто не идет за ними с вилами, и смеется, - ну, а теперь наверное нас будут пугать штрафом за безбилетный вход.

На это дом реагирует так, словно Адам сказал самую смешную вещь в жизни, и потому что (видимо, Адам на самом деле понять не может, откуда идет звук) из динамиков доносится дьявольский смех и на его фоне какой-то металлический скрежет. Он смотрит на Милле с немым вопросом: что делать будем?

Адам постарается запомнить. Шестое ноября - и правда уже прошло, но злость берет парня. Было же недавно. Адама это бесит, потому что... вот он, казалось бы, шанс для них как-то сблизиться. А нахуя ему это нужно? - резонно отвечает сам себе, и это больно режет. Даже если бы Адам постарался, он бы не смог сделать для Милле ничего особенного - он его попросту не знает, так что даже чертова шоколадная вафля и воздушный шарик, простое поздравление - показались бы смешными и идиотскими. Адам, ты смешной и идиотский - так и слышится голосом Милле. Адам морщит от этого нос, но Милле не видит, и это к лучшему. Даже на простые вопросы не хочет отвечать. Это задевает Адама и касается липкими пальцами - да от чего это вообще так важно? Адам тоже не собирается говорить свою дату рождения, второе имя и... и что ему правда хочется узнать о Милле много разной чепухи. Поэтому он не просто постарается запомнить - запомнит. Шестое ноября, парк аттракционов, и семья, которая никогда ничего особо не праздновала.

***

Вампиры для Адама всегда были сладкими персонажами из сладких подростковых романов. Лили с ранних пор начала их сексуализировать, и воспринимать их серьёзно, как жутких созданий ночи, как-то не выходило, несмотря на многовековую историю ужаса и кровавых смертей, что они обычно приносили. Адам никогда бы не признался, но вампиры и их страсть к тонким шеям, укусам и засосам, эта их легкость аристократического и вечного бытия - вызывали у него скорее возбуждение, а не ужас или хотя бы смех и скепсис. В вампирах было что-то пленительное. И голос Милле, и это его дурацкое признание... тоже вызвали какой-то морок и помутнение. Гипнотическое влияние вампира - известный их приём. Адаму пришлось промолчать вплоть до отодвинувшейся крышки гроба и вступительной речи вампира-куклы. Надо было ему сказать, что я из рода Ван Хельсинга и пришел по его душу - запоздало додумывается Годфри, но момент уже упущен. Черт.

- Мы сами идем в ловушку, - комментирует Адам предложение Милле точно следовать по плану этого дома ужасов. Но он не против, он почему-то уверен, что с ними ничего плохого не случится. Хотя в Зоне частенько это ощущение было лишь у него одного. Адам хмыкает и, оперевшись о локоть Милле (не обязательный жест, но Адаму резко захотелось проверить, что тот живой и теплый), проходит вперед и первым ступает на винтовую лестницу: - Аккуратно иди, тут шею можно сломать.

Ступени узкие и Адам чуть было сам не оступается, так как из подсветки тут тусклые свечи, их всего парочка на всем спуске и Адам подмечает, что по его личным ощущениям они спустились уже гораздо глубже первого этажа. Подвалы? Он не делится этим наблюдением, боясь сглазить. Из звуков слышно лишь их шорканье о каменную кладку, а из трещин на стенах почему-то завывает холодом.

- Черт! - Адам вляпывается лицом в паутину, вязкую и липкую, так что от его лица она не спешит отлипать, и Адама пробирает омерзением и легкой паникой. Он ненавидит пауков и всё, что с ними связано, и тут же - на следующей ступени - перед ними вылезает чучело летучей мыши, которая разражается мерзким хихиканьем и предупреждает о том, что их пленники добрались до тюрьмы, где их хозяин держит свою провизию - и возможно совсем скоро он пополнит свои запасы ими. Летучая мышь перестает быть активной, и Адам даже касается её - мех у той кажется вполне даже натуральным, и он не решается проверить настоящие ли у нее красные глаза или это муляж.

***

В подвале освещение уже куда лучше, горят пара факелов и откуда-то раздается лязг цепей и неразборчивый шепот. Адаму становится зябко и он ежится, пытаясь себя согреть и оглядываясь на Милле - а как ему тут?
- Из подземных тюрем есть выход не через канализацию? - Годфри пытается пошутить, но не представляет, куда им с Милле нужно идти и какое решение будет правильным. Впереди виднеется два прохода и он на свой страх и риск показывает на левый: - Пойдем? Я не хочу разделяться, как в тех американских фильмах, где герои умирают от своей тупости.

Милле явно тоже согласен, что держаться вместе это хорошая идея и они проходят в коридор, полный на первый взгляд пустых камер. И когда Адам разглядывает одну из них, чуть ли не нос туда засунув, тонкие руки обвивают решетку и пытаются уцепиться за Годфри, но тот успевает вовремя отпрыгнуть и в шоке рассмотреть маленькое создание, смахивающее на Голлума из Властелина колец.

- Освободите меня, - скрежет голоса мерзкого создания вселяет в Адама тревожность, и то, как тот костлявыми пальцами указывает на сборку ключей, удобно висящих на стене напротив камеры, выжидательно выпучив глаза. И хотя Адам всегда считал себя сердобольным человеком, тут у него возникли сомнения, что освобождение этого маленького существа принесет добро, и он смотрит то на ключи, то на Милле, в нерешительной заминке. Давай просто пойдем дальше. Чудовище повышает голос, постепенно срываясь на крик и кидаясь на прутья, через которые ему невозможно прорваться: - Освободите меня, освободите меня, ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!

И шум, вызванный этим существом, видимо, привлекает внимание стражника этого места, потому что Адам отчетливо слышит тяжелые лязгающие шаги, приближающиеся к ним. Но он все еще не знает, что делать: бежать, пытаться спасти нерадивое создание или ждать, что предпримет Милле.

- Я покажу дорогу. На выход, на волю, к хозяину! - а существо скачет по своей камере и пытается склонить Милле и Адама в пользу своего освобождения.

Признак первый. Обещает не быть мудаком. И правда сохраняет это обещание в силе, Милле это удается с даже видимой легкостью, что заставляет Адама косвенно и досадливо думать: а раньше так нельзя было? Все же, когда им удается так провести время, Адаму становится спокойнее, словно они обычные подростки, без странностей. Можно притвориться и сыграть в нормальность, хотя этим обычно в его жизни и не пахнет.

Признак второй. Предлагает взяться за руки и ходить так, чтобы не потеряться. Милле максимально близок и Адам чувствует его запах, тепло, он чувствует электричество. Статическое, оно копится и Адам мнет руки, лишь бы не выпускать искры наружу. Нет, он не даст руки Милле Лантоши, иначе тот всё поймет, в том числе то, как Адама иногда от него колотит.

Все предложения Милле, его фразы - всё это игра в притворство, проверка на вшивость, и когда Адам её не пройдет, Милле будет иметь превосходство над ним. Адам не даст такой чести, он не допустит, чтобы Милле его в чем-то мог уличить. Все эти маленькие крючки - Адам будет их игнорировать, чтобы не попасть в ловушку. Я уже был там, в том отеле, когда наплевал на безопасность и подошел к тебе. Будет глупо приближаться к тебе дважды и не... как там? Не запомнить уроков, которыми ты можешь научить. Я так прокололся.

Признак третий. Милле говорит про их первое свидание. Отличная шутка. А теперь скажи, что это была она и забери свои слова назад. Было бы здесь больше света, Милле бы заметил, как Адам оторопел, и как его плечи напряглись. Он чуть задерживается позади Лантоши, но все же делает шаг в новую комнату.

- А разве первым было не то, где ты убедил меня засосать тебя? - резко отвечает Адам, незамедлительно возводя стены. Конечно, та встреча никак не тянет на их свидание, да и вообще привязать её было глупостью, и Адам бы это понял, подумай он хорошенько над ответом, но он выпалил это мгновенно, не найдя лучшей замены. Ведь там и после Милле почти решил себя убить, а потом отключился, и черт разберет, что между ними произошло еще после и почему Милле все же остался на ферме, но... Адама это заводит. Хватит, достало.

Чего он добивается? Так и ждет, чтобы Адам оступился, полез к нему еще раз, попробовал намекнуть, что чувствует к нему влечение? А что тогда? Почему Милле так хочет этих доказательств? Адам понимал, что еще в их самую-самую первую встречу он просто подошел к парню и это можно было воспринимать за домогательство, и Милле, наверное, решил, что Адам просто пытается его склеить и снять. Теперь он ищет этому подтверждения, намекает на то, что Адам ебанный гей, да, но что ему даст это подтверждение? Это уже продолжается довольно долго, Лантоши просто его провоцирует. Каждый взгляд, жест, слово - Адам то тает, то воет, путаясь в собственных реакциях и решениях.

Успокойся уже. Я не буду тебя целовать. Хватит уже считать меня извращенцем, который так и ждет удобного случая полапать тебя за зад. Адам не знал, как сказать Милле о том, что то было недоразумением. То, и многое другое. Все Адамовы взгляды - недоразумение, все мысли, которые он травит - всё это он должен объяснить, как чистую случайность. Только врать это грех. И Адам просто подхватит настроение Милле. Раз хочет шутить про их свидание - похуй, ничего катастрофического. К тому же, существует вероятность, что шутки Милле не несут ничего кроме шуток, а Адам может признать, что частенько реагирует слишком остро и надумывает себе то, чего нет.

- Ничего, потом будет колесо обозрения и у нас будет время обсудить дом с приведениями и то, как ты прикрываешься страхом лишь бы меня коснуться, - успокоил идущего рядом Милле Адам, потрепав его по плечу. - На моих свиданиях? Думаешь, их было много? - Адам скидывает напряжение секунда за секундой, всматриваясь в стены. Задача найти выход и правда отвлекает, а появившаяся загробная музыка и напускной туман до колен помогают как-то проникнуться атмосферой и цепляться глазами не за Милле, а за поиск зацепок. - Не знаю. Разное. Гораздо интереснее то, как свидания заканчиваются и что следует после них, разве нет?

Можно сколько угодно есть мороженое в кафешке, разговаривать, смеяться и гулять по улицам, но если потом тебе не дадут чмокнуть себя у родительского дома девчонки - ты лох и свидание было неудачным, о чем на завтра узнает вся школа. Конечно, про девчонку тоже можно было распустить слух, и тут чья популярность победит... Ну и отчасти поэтому Адам особо ни с кем не гулял, отдавая предпочтение проводить время с Лили или с друзьями-парнями, а изредка и просто сидел гонял в комп под музыку. Он водит рукой по стене, пока не утыкается в плитку, границы которой выходят за другие подобные, и обнаруживает целый ряд подобных плит.

- Смотри, на эти плиты можно нажимать, - Адам демонстративно жмет на одну и в паре сантиметров от его лица пролетает дротик с пачкающей лицо краской. - Бля! Наверное, здесь где-то есть та, что поднимает решетку. Только хер найдешь нужную, пока не вымажешься в краске, а может здесь и еще что есть. Наверное, здесь должна быть система. - Нет. Нет, нет, нет. - Так, ну, и, как ты представляешь себе свидания? - Не наше. Просто. Вопрос оказывается слишком волнующим, и Адам, чтобы не выдать особого интереса, продолжает изучать стену с ловушкой.

Ещё одна неправильно нажатая плитка - и в Адама летит дротик с синей краской, пачкая затылок. Он шипит, злится и стучит кулаком по стенке, потому что это оказывается не только пачкающим, но и довольно болезненным, и случайно выпускает энергетический заряд, заставляя стенку дрогнуть. Это активирует механизм, а за ним летят и оставшиеся дротики - но и решетка темницы открывается, за которой виднеется проход в следующую комнату, куда Адам, прикрывая голову, и бежит.

- Это был не я, - слабо оправдывается он, понимая, что никто ему здесь не поверит. Правда, в Милле вроде ничего не попало (чертов бегун), когда как на Адаме оказалась парочка новых цветов и липнущая краска. - По законам, я бы наверное уже должен быть мертв, так что... может я тоже вампир?

- С хуя ли? - Адам спрашивает четко, удивленно. Демоны - злые твари, о которых Лукас упоминает в своих проповедях. Вряд ли Милле слышал хотя бы одну, он не ходил на эти собрания, не слышал, как Лукас изображает демонов, и сейчас это звучит почти оскорблением, но Адам знает, что у них могут отличаться понятия буквально обо всем. Адам даже думает, что если Милле назовет синее небо фиалковым, то Адам увидит небесную бирюзу. Слишком разные понятия.

Он толкается о коленку Милле своей, требуя ответа. Не молчи, блять, мне нужно знать, что ты имеешь в виду. Если тебе совсем со мной не круто, то нахуй ты согласился вообще. Нахуй соглашаешься, когда я прихожу, в своих тупых попытках пообщаться с тобой снова, чтобы потом вновь посраться на мелочах? Придурок.

Колесо не начинает движение вверх, пока к ним не подходит контролер и выжидательно (и, блять, молчаливо, будто знает о них всё) смотрит. Здесь вряд ли получится убежать, Адам роется по карманам и находит пару монеток, которых хватает на проезд (контролер дает даже сдачу в виде еще нескольких лишних билетиков и Адам жалеет, что не узнал расценки аттракционов заранее, вдруг здесь еще и льготы есть). Зона приняла его деньги - вот и дары с его стороны, теперь он их преподносит, не она. Может, Зона и вовсе скоро изучит эти деньги и вовсе начнет создавать свою систему платежей.

- Боишься высоты? - Адам лыбится во всю ширь, и чуть покачивает их будку в сторону. Они еще даже не на самой вершине, но с каждым метром подъема Адам планирует навести здесь урагану. Он и приподнимается на ноги - голова утыкается в крышу, (надо было ехать на открытой вагонетке), и снова пытается раскачать пространство, наблюдая за реакцией Милле. Тот смотрит слишком внимательно и слишком в душу, чтобы Адам снова не знал, куда себя деть, и пока что садится обратно:- Я... бля, прости. Это колесо обозрения, просто смотри по сторонам на вид и не бойся. Поднимемся еще выше и я обещаю, мы должны охуеть с открывающейся перспективы. Это ведь Зона.

Вера в Зону у Адама стопроцентная. Даже сейчас он ей молится, чтобы все стало хорошо. Но на деле Адаму хочется сразу многое: раскачивать эту будку, делать вид, что всё хорошо, и немного истерить, потому что на самом деле ничего не идет хорошо. Он пытается стереть рукой краску с виска, смотреть на потихоньку оказывающийся под ними парк аттракционов и высматривать дальнейший маршрут, повторять спрашивать, что Милле имеет в виду, когда называет его демоном, и просто... в какой-то момент Адам всё равно встанет обратно, чтобы раскачать эту будку, но пока ждет удобного момента (и позволяет себе касаться коленкой коленки и как бы случайно задевать еще больше, и странно, что это вызывает такой ребяческий энтузиазм). Милле отсюда все равно не выбраться, а пробовать угомонить Адама в таком малом пространстве - навести еще большей суеты. Адам передумает только если Милле сам попросит. Всё равно в Зоне с ним ничего опасного не случится, это место не допустит такого, если в это верить.

- Почти наверху, - пиздец высоко, на самом деле. Выше любых верхушек деревьев, выше всего, что их окружает, если смотреть вниз, то там точно представишь, как расшибаешься в лепешку, но лучше смотреть не вниз, а впереди себя - вид то все же примечательный. Но Адам все же смотрит, чтобы найти следующие интересующие точки их маршрута: - Смотри, там есть ларек с едой. И блин, слона мы и не заметили, есть американские горки. Наверное, это надо сделать до еды, - теперь Адам всматривается в Милле, пока тот всматривается куда-то вдаль. Хули ты не реагируешь, блин. Замкнулся, заткнулся и едет... Бесит.

И поэтому Адам снова встал, качнув будку так сильно, что старая конструкция начала скрипеть. Только он не ожидал такой отдачи, и когда беседка сильно накренилась в сторону Милле, не удержал равновесия. Он зацепился рукой за плечо, и почти что врезался лицом в лицо Милле, остановившись в паре миллиметров, и слава богу травм удалось избежать. Что ж, зато это вызвало реакцию. И не у одного Милле, потому что Адаму стало пиздец неловко. Такое с каждым может случится. Я не специально, я нормальный. Это нормально, нормально - думает Адам, но в его голове соперничают две мысли: нормально, что он упал, и нормально, что он считает парня очень красивым. От этого Адам не становится хуже, он не меняется никак. Но только это падение выбивает из него дух.

Больно.

Внутренности болезненно сжимаются, когда Адам садится обратно на свою сторону беседки, не отрывая взгляда от Милле. Больно его касаться, и как же хочется расплакаться, потому что на таких моментах в фильме бы произошло что-то дикое. Будь Адам в фильме, он бы наверняка его поцеловал, и они бы вернулись на землю чуть растрепанными и встревоженными. Будь Адам в гребаном фильме, он бы обязательно спросил что-то, вставил бы какую-нибудь фразочку, которая бы заставила Милле всё понять или хотя бы впечатлиться от его охуенности.
В фильме герои бы ответили друг другу на чувства и были бы всегда уверенными, бесстрашными, привлекательными и у них бы ничего не получалось лишь в один промежуток где-то в середине фильма, за которым следует хеппи энд.

Но даже Зона не фильм, а им ещё спускаться на этом колесе обратно минут пять и Адам должен что-то за этот промежуток времени сказать. Доказать, что он как бы не гей и нормальный, и это вышло случайно. Милле, просто не думай, что я о тебе фантазирую или что реально раздумывал, каково было бы сейчас тебя поцеловать. Это, типа, шутка такая. Я шучу, придуриваюсь так.

Но хотелось просто разъебать что-то и расплакаться. Возможно, выпить чего-то и забыть о всех возможностях, перестать рисовать в воображении моменты, где есть возможность случайно прикоснуться и думать потом, каким большим это могло оказаться и подгадывать следующий такой момент.

- Я как-то по-другому представлял это, - Адам морщит нос и добавляет: - Без падений. Но вид красивый, да? Лес повсюду, да и закат ещё. Крутая штука. Но американские горки... Боже, смотри, там еще и карусель есть, которая вертит в разные стороны. Знаешь, раз уж у меня оказалось пару монет, в общем хочешь сладкой ваты? Я просто хочу, ну э, исправить что-то. Пока не стемнело окончательно и не настала пора возвращаться домой.

Дай мне шанс, вот что я хочу сказать.

Для Милле не очевидно, но это Адам останавливает ебучее колесо, потому что оно движется слишком быстро вниз. А ему нужно замедлиться и заземлиться, остаться в этом мгновении ещё немного. К несчастью, время Адам останавливать не умел, но хотя бы эта заминка с аттракционом была ему подвластна, как и все электрическое в этом парке. Он не знал, что будет, когда их кабинка вновь окажется на земле. Им же придется отсюда выйти. Адам просто отсрочит это на столько, на сколько возможно. Жаль, что нельзя поставить паузу и перерыв, чтобы подумать. О чем здесь думать вообще?

Обыденность последних недель Адама - это лежать вблизи Милле и морочиться головой, потому что в комнате душно и жарко. Милле вот обычно отбрасывает своё одеяло, а Адам натягивает своё чуть ли не до ушей, к тому же ещё одетый в пижаму. Милле ничто не мешает спать голым, а на попытки Адама воспрепятствовать этому, Милле спрашивал что-то вроде "а что? для тебя это проблема?"

(Так издевательски.)

Не проблема, - ответил тогда Адам, поэтому всё оставалось на своих местах. Милле - оказывается вовсе не монстром, вполне себе парень и сносный сосед, но каждый раз встречает Адама в утренних кошмарах. Эротических, влажных, постыдных. О чем к полудню можно забыть, занимаясь своими делами на ферме, потому что это всего лишь фантазии. Им не было места в реальности, но сейчас всё было вроде как наяву, без приколов.

Но только. Довериться трудно, особенно тому, кто сказал ни в коем случае и никогда этого не делать. И, если это не правда, зачем быть таким жестоким? Адам выискивает в лице Милле хотя бы намек на актерскую игру, на фальш, на готовность разразиться смехом, хотя кажется, что ему это и правда сложно сказать, сложно себя преодолеть в этом признании. Милле выглядит таким откровенным, таким красивым, Адам ловит ртом воздух, потому что ему пробили сейчас все органы чувств.

- Но ты же... там, в отеле, - Адам начинает речь с озадаченности, потому что ещё не сформулировал мысль. Голова сверкает пустотой, хотя в висках бьет барабанами горячая кровь. - Я тоже этого не понимаю. Мне казалось, ты делаешь всё это, чтобы посмеяться.

В лоб - так будет правильнее. Если Адам раскусил план Милле, то он об этом сейчас узнает. Если нет, то у Адама будет еще несколько минут в запасе на то, чтобы посмотреть на всё взглядом с другой стороны. И если ты дразнишься, я... набью тебе ебало, поджарю тебя, заставлю светится, как рождественскую елку, не смей меня так обманывать.

Адам не спешит с ответом, потому что внутри его всего ломает. Хочу ли я знать, что это не прикол наверняка? Я не знаю, хочу ли я это знать, нет. И прежде чем Милле отвечает, он беспардонно перебивает, лишая себя возможности отступить и забрать свои слова назад.

- Стой, - только обыкновенное похуй здесь не срабатывает, все кажется гораздо важнее, чтобы на это забить и произнести легко и играючи, поэтому он сначала облизывает губы, мнет их, и только потом начинает говорить дальше, и в доказательство важности почти что с вызовом еще раз пихает коленку Милле, чтобы тот слушал внимательно (а может это предупреждение, что Адам его уебет, если Милле все же шутит).

- Я тоже очень хочу тебя поцеловать, - много раз хотел, как и много раз оставался на грани, чтобы не попытаться. - Так что, да, давай, раз мы оба хотим, - Адам ставит ловушку, подчёркивая, что здесь не только Адам этого хочет, на всякий случай. И ускоряет спуск колеса на землю, чтобы вылететь из будки и размяв слегка затекшие ноги, пробормотать: - Но, может, сначала поедим?

Если говорить серьёзно, то говорить о серьёзном у Адама редко получалось. Он мог вдохновиться темами в истории, неравенством разных социальных групп, правами человека, и тогда в нем загоралась страсть во всем найти справедливость, рассуждать здраво и праведно - нести свои огненные речи в массы, совсем как Лукас. Но такие сердечные разговоры хотелось свернуть, как вкладку браузера, оставить её на потом - чтобы потом закрыть. Говорить про область чувств у него не особо получалось, в голове звучит всё слишком сопливо, а потом натянуто, и вся правда такая... драматичная, а хочется её отставить в сторону и вальсировать, относиться ко всему так легко, словно ничего серьёзного в этом мире не существует. Словно его чувства в этом мире вещь тоже легкая, парящая, а не обыкновенно слишком большая, чтобы это вынести, и словно его чувства не давят на мозги и заставляют разрываться от слишком ярких ощущений.

В прошлом я уже... нарушил все возможные границы.
Да, но. Какая, в самом деле, ему разница? Адам всё ещё общался с Милле, хотя тот отталкивал с завидным постоянством. Это что-то из области "нравится", так просто от своего не отказываются, к этому инстинктивно подходишь и как-то всё то складывается, то нет, но всё равно - приятно находиться рядом. Адам не мог это адекватно объяснить - пусть Милле хоть сто раз поведет себя, как мудак, Адаму почему-то всё нравится-не-нравится-полный-переворот, и хочется узнать Милле ближе. Ты его просто хочешь - насмешливо подсказывает сознание, но если бы это было правдой, то пару раз подрочить на образ оказалось бы достаточно. А тут - что-то глубже, когда просто картинки человека не хватает, чтобы удовлетворить интерес.

- Да погоди ты, я просто ужасно голодный, - качает головой Адам, чуть нетерпеливо беря руку Милле в свою, окончательно убеждаясь, что Милле не против, настолько не против, что скорее всего ему даже понравится. Его слова разрушили какую-то преграду и всё стало легче. Небеса не упали от признания, что им обоим хочется целоваться друг с другом. Бог не наказывает своих сыновей за их грехи, по крайней мере не сейчас. Может позже за это и будет выставлен счёт. А может Зона скроет всё от осуждающих глаз. - У меня нет никакого темпа, я просто... Да блин, - Адам насупливает брови, решаясь признаться ещё в кое-чем: - в кабинке было бы слишком тесно и неудобно, чтобы поцеловать тебя.

От последних слов у Адама прожигает всё и сразу. Произносить это вслух слишком волнительно, и ладони совсем не прикольно моментально потеют, и Милле это наверняка чувствует. Да и похуй. Милле ведь наверняка чувствует и то, что это тот самый момент. Они же так близко и их ничего больше не сковывает, и Адам вполне свободно и раскованно тянет руку Милле и оставляет её на своей талии ( - это - чтобы ты меня схватил и держал).

Это и есть то самое обещанное Милле согласие на движение в его темпе? Или Милле оказывается так заворожен Адамом, что позволяет коснуться своего лица, и даже не вырывается навстречу, не торопится сорвать поцелуй - а может, хищно притаился и ждет, пока Адам окажется достаточно близко, чтобы быть грубым, резким, напористым? Адам мысленно благодарит, что этого не происходит. Адам не дрожит - но это его первый поцелуй с парнем. И, может, для кого-то это всегда было естественным, но для Годфри это немного из разряда сверх_события.

И Адам прижимает Милле к себе, и, наверное, все же исследует больше, чем действует. Нет, это не дрожь, но сердце стучит быстрее, потому что это становится таким важным. Личным, в которое примешивается Лантоши, и он весь становится секретным_важным, пальцы Адама ложатся на шею Милле и остается лишь дотронуться губами - губы у Милле мягкие, красивые. Привлекательные до чертиков, на что Адам уже не раз обращал внимание.

И тёплые. - Первое, о чем может подумать Адам, но по правде он недооценивает, потому что всё это жарко и терпко, потому что к черту невинные первые поцелуи, когда им обоим, совершенно точно, хочется больше - и начавшийся поцелуй становится дольше и глубже, так что у Годфри дыхание сбивается и рассудок помутняется от сплошного и удивительного чувства - вау.

Ну и как сказать, что этого мало? Адам отстраняется из вежливости, потому что ему должно быть достаточно для первого раза. Должно же? На самом деле нихрена, и после первого поцелуя сразу же хочется получить второй, чтобы во всём убедиться. Но Милле говорит о стейках, кукурузе, и, наверное, так и должно быть. Неторопливо, и взросло что ли - не кидаться целоваться снова, а пойти перекусить, заземлиться. Притормози коней, Годфри, окей? - говорит Адам сам себе, одергивая и возвращая в реалии. Он ещё даже дыхание не полностью восстановил, и губы ещё чуть влажные и не успели обсохнуть, и не должен снова смотреть на лицо Милле. Но оно уж очень красивое, - эта мысль заставляет почти что морщиться, хотя Адам и немного ликует: смог его поцеловать, да разве это не было круто? Этот успех даже голову кружит, но вместе с тем туда начинают приходить мысли. Милле успел дотронуться до бедер и обхватил их так нагло, и это даёт понять, что подобные поцелуи были у него не первыми. Конечно, Адам не будет задаваться вопросом - сколько? (Не будешь, окей?) И уж точно будет тупо задавать вопросы, они были бы неудобные. Да и... если бы он хотел ещё, он бы дал понять, так что засунь это поглубже и жди следующего удобного момента. Может быть, он даже наступит.

- А ты не сдаёшься, так ведь? - Адам смеется и всё-таки уже берет Милле за руку, как тот и предлагал. Пусть добивается своего, а Адам станет добиваться своего. Хотя, он все же не станет (это было бы неблагоразумно и слишком скоро) тянуть его за палатку гадального шатра, чтобы попытаться добиться повтора. Живот у него и правда напоминает о себе и тянет, а запахи уличного фаст-фуда только дразнят пустой желудок. Кто-то говорит, что в Зоне принимать еду опасно - но Адам никогда не брезговал попробовать здесь что-то новенькое.

Я хочу поцеловать тебя. Я хочу касаться тебя.

Чёрт. Теперь эти слова запоздало проникают внутрь, прокручиваются, как заевшая пленка, повторяются строчка за строчкой по кругу. Вот, ты попробовал. И как? Адам старается не искать ответов на лице Лантоши (да с его лица ничего не выбить, блять), но всё равно идет и косится. И руки эти ещё, они действительно идут, взявшись за руки и от одного этого совершенно непонятно всё, и можно с ума сойти. Хоть стой, хоть беги - Адам смущается, а внутри разжигается пламя. Ему не стыдно, но уши, кажется, становятся красными, и он даже не готов привычно болтать и разговаривать, смотрит по сторонам, вертится, оглядывается на Милле, убеждается, что тот в порядке. Придурок, - думает Адам, но в этом примешивается зависть и легкое восхищение его спокойствием и непроницаемостью. У Адама, как ему кажется, на лице все написано - он уверен, что как только выйдет из Зоны, то на лбу появится надпись "эй, привет всем, а мы целовались". Нельзя допустить, чтобы все узнали. Почему-то точно нельзя.

- А вот и эта херня, - Адам ускоряет шаг к веранде с едой и напитками, и замечает дымящиеся стейки, сосиски для хот-догов, попкорн и много всего прочего, от чего рот мгновенно наполняется слюной и появляется желание скупить сразу всю витрину. Впрочем, их (моих, исключительно моих) денег хватает не на многое.

***

- Ммм, это так вкусно, - Адам вгрызается в кукурузный початок и удовлетворенно мычит, а по пальцам стекает ещё горячее масло. - Вот бы не уходить отсюда, а? Нашли бы где переночевать, и вернулись бы завтра. Мы же здесь еще даже не всё обошли. Например, там, - он вытягивает кукурузу на манер указки, и показывает на огромный шатер, - наверняка цирк. Любишь? Знаешь, несмотря на всё, я думаю, что они все-таки не все издеваются над животными и им там не плохо. В дикой природе не так много мест, где им можно жить, где безопасно и они смогут о себе позаботиться. Это же круто, что в цирке у них кто-то есть. Кто им помогает, их лечит, кормит, играет. Просто у всего есть своя цена, но... думаешь, они не привязываются к артистам и им будет лучше на воле?

Адаму не так интересен цирк. Но уходить отсюда пока не хочется, потому что они вернутся и про всё это можно забыть. Потому что по возвращению надо будет что-то объяснять, говорить - да хотя бы если Лукас узнает, что Адам его ослушался и пошел в Зону без сопровождения. И нужно будет рассказывать Лили?... Он снова смотрит на Милле, и отводит глаза - хочется, чтобы Милле коснулся его ещё раз, и хочется, чтобы это осталось их личным секретом. В голове вопрос - а когда это может повториться? И ожидание чего-то особенного. Не могут же они снова начать целоваться, чтобы это было с привкусом солоноватой кукурузы? Да я и так был бы не против.

- Ты наелся? - Адам все же купил Милле две кукурузы, как тот и просил. А у самого глупые мысли не исчезают. Черт, почему ты так далеко сидишь, придвинул бы свою тупую голову поближе, и... Адам знал заранее, что ничего "случайного" бы не вышло. Но сердце последние минут двадцать слишком предательски настукивало о желании сделать хоть что-нибудь. Ну, хочется же. Хотя бы коленкой задеть. Хотя бы случайно потянуться за салфеткой и коснуться пальцев. Адам делает вздох поглубже - отпусти, блять - чтобы не быть таким впечатлительным и успокоиться. Ему всегда говорили, что он остро реагирует на различные вещи. - Я в любом случае больше не могу ничего купить. Мы ведь можем ещё немного прогуляться, до того, как отсюда выйдем?

Просто прогулка, ничего большего. Адам не знал, о чем можно поговорить, что можно спросить у Милле и заговорит ли он с ним первым (ставлю две кукурузы, что нет). Но прогулка - Адам уверен, что это было бы неплохо.

Наверное, услышь его мысли, кто-то назвал бы Адама жестокосердным и бездушным, но он и правда не чувствует в себе отклика сочувствия и сожаления, даже когда думает о том, что Милле в детстве приходилось голодать. Что бы не происходило в прошлом этого парня, он всё это смог пережить, и сейчас сидит перед Адамом, измазанный маслом и солью, сохранив умение смеяться, что бы не случилось в его жизни раньше. И, может, Адам просто не может представить что-то такое на самом деле, не проводит параллели - Милле не выглядит... тем, кому нужна помощь, кто её попросит хотя бы раз. "И все же он не против заботы. Я думал, он волк-одиночка. Как много я в нем еще ошибался?".
Адам запомнит слова Милле, но не станет по-другому к нему относиться из-за прошлого, будь оно даже плохим или трагичным. Нас определяет то настоящее, где мы есть сейчас - так Лукас сказал и в целом Адам согласен. Если бы Милле прямо спросил, что Адам об этом думает, ему бы пришлось сказать нечто вроде: "вот же херня с тобой случилась" и... хорошо, что он этого не спрашивает, а просто делится своей историей, не ожидая реакций Адама, не выискивая в его глазах шок, удивление или печаль за чужую участь. Адам мог бы принять и выслушать любое откровение, но не уверен, что смог бы правильно (или вообще хоть как-то) поддержать.

- Нет, мы все сделаем законно на этот раз. Мы так и не прошли тот квест нормально, потому что начали с конца, - начинает спорить Адам, попутно вытирая пальцы и рот салфетками, - и я хочу посмотреть представление не ерзая задницей в опаске за то, что кто-то подойдет проверить мой билет.

А потом - снова поцелуи. И Адам на них уже особо не надеялся, но, прижатый спиной к стеллажу с мягкими игрушками (и чей-то клюв упирается ему в копчик), дает себя целовать, неспеша и - вау, так ты действительно этого хочешь. И Адам не знает, чужое ли желание рождает его собственное, но и он прижимается и обхватывает руками за спиной, проходясь по лопаткам ладонями, и ему будто бы жизненно важно ухватиться за Милле чуть сильнее (а может это и так, потому что сейчас ногам правды нет). Невесомые поцелуи лишь дразнят и Адам в ответ целует чуть более быстро, и их губы будто сталкиваются в нелепой попытке быть отпечатанными как можно больше раз, а когда Милле лезет к нему под одежду, Адаму становится жарко. Боги.

Ты меня возбудил. Стоит ли говорить об этом Лантоши? Для одного раза это будет слишком много, да и Адам еще не знает, что делать с этим. Не с возбудившимся членом в штанах, но сама мысль, что у него стоит на Лантоши (опять) всего лишь после нескольких поцелуев... наверное, девчонкам, с которыми он целовался, будет обидно узнать, что на них такой бурной и почти мгновенной реакции у Адама не было.

- Я... блин.., черт, - Адам торопливо проглатывает ругательства, бормочет их в губы перед поцелуем, и не имеет понятия, как и что сказать. Охуеть. - Я понимаю. - Хотя на самом деле играть в понимание трудно, когда мозги так плавятся под давлением поцелуев, и Адам выхватывает еще и еще один, прежде чем сформулировать хоть что-то в продолжение и дать Милле ответ: - Я был бы не против ещё тогда..., - даже намного раньше, - по своему желанию, - Адам прижимает Милле к себе еще сильнее, если это вообще возможно, - как сейчас.

И Адаму нравится, как Милле отвлекается на фразы, и то, что он зажат в углу, а руки Милле беззастенчиво шарят под его одеждой как-то не смущает и отходит на второй план. И когда это всё прекращается, Адам по инерции тянется вперед, почти готовый произнести: цирк может подождать. Но вместо этого он целует Милле в висок, игнорируя свое желание повалить его прямо куда-то сюда и спрятаться за горой мягких игрушек, и шепчет: это классно. Ты классный. Говорит это, потому что голову приятно кружит и Адам мало что соображает, точно не то, что это звучит тупо, что он под впечатлением, что он выглядит наивным впечатленным болваном, которого поцеловали и он - всё, в ауте. Что это он хотел сказать еще в первую встречу. И это не имело смысла ни тогда, ни сейчас, ведь Адам его не знает и основывается лишь на собственных ощущениях. Но они яркие и слишком мощные, чтобы молчать. Пусть лучше знает.

***

Они отстояли в очереди, которая для вечера была довольно длинной, но, видимо, зазывалы оправдывали свои деньги, и обещали незабываемое шоу, последнее в этом сезоне, и Адам закатывает глаза, а также кладет руку на задницу Милле и тут же убирает: контраст в том, что он бы так никогда не сделал с девчонкой, а тут посмел позволить, потому что очень хотел, и сердце сразу же зашлось в ускоренном ритме.
- Два билета, пожалуйста, - и Адам подрагивает и улыбается, потому что Милле проводит пальцами по его боку и он весь ежится и искрится, и готов наплевать на всю очередь, лишь бы игриво спросить было ли это приглашением и заставить всех подождать.
Уже в зале Адам не выдерживает и все же шепчет Милле на ухо интересующий вопрос: - Слушай, а это нормально вообще? Что всё так изменилось? Или мне просто не париться? Они сажаются на свои места и Адам крепко сжимает руку Лантоши, вся публика уже готова увидеть невероятное представление, и в зале постепенно гаснет свет и все наполняется томительным ожиданием.

Выходит ведущая, и конечно же она оказывается эффектной брюнеткой в шляпке, и на огромных ходулях, на которых чувствует себя, будто это продолжение её ног. Она бодро передвигается по круглой сцене, приветствуя всех зрителей, обещая всем обеспечить настроение, и начинает первый номер: выходит труппа (видимо, вся), каждый в своем образе, и Адам выхватывает отдельных людей, его зацепивших. Там есть толстяк с закрученными усами, парочка миниатюрных гимнасток, одна из которых очень напоминает Лили, старик, роль которого Адам не может угадать, но на нем блестят серебряные погоны и чувствуется военная выдержка, и он почти что хлопает в ладоши и не выдерживает, показывает пальцем для Милле на человека, у которого на плече маленькая обезьянка, она цепляется за своего человека и выглядит так забавно. Затем большая часть уходит и начинаются сами представления, успевают произвести впечатление и танцоры, которые затем забираются на трапецию и показывают воздушное шоу, и гимнастки, которые идут сразу же после парней и показывают чудеса женской грации и гибкости. Выходит клоун, и Адам почти что начинает сочувствовать ему, потому что тот одинок, но затем к нему присоединяются различные животные, и Адам не понял, откуда они появляются, но под конец номера клоун больше не печален, а становится окружен друзьями, и Адам хлопает громче всех в зале, восхищаясь задумкой номера. Следом за ним выходит и тот силач с усами, которому ассистирует маленькая девочка, и весь фокус и загвоздка заключается в том, что она оказывается сильнее дядечки, и это смешит зрителей до повального хохота. Проходит немало людей, находится место даже для дуэли: двое парней фехтуют и это выглядит так завораживающе, Адам неотрывно следит, как их шпаги скрещиваются, как они танцуют и эффектно сходятся и расходятся. В конце один все же побеждает второго, но тут же помогает ему встать и это немного покоряет сердечко Годфри. Проходят и ещё какие-то номера с огненными факирами, глотателями мечей, метателями ножей, это всё объявляет ведущая и представляет всё новые чудеса цирка, но теперь она вновь появляется на сцене и не спешит объявить следующий номер, а выжидательно рассматривает зал, приводя публику в замешательство и тихий ропот ожидания.

- А теперь, дамы и господа, - заговорщеским тоном вещает девушка, - неожиданный, опасный, для которого нам требуются два добровольца.
- Может быть, мы? - Адам тянет за рукав Милле и другую руку тянет вверх, чтобы вызваться. Они в Зоне, да и кто если не они лучше подойдут на эту роль? Какие-то неигровые персонажи, которых Зона сотрет после их выхода? Адам бы не отдал кому-то другому такую часть, он чувствовал: это Зона подготовила для них. И их действительно выбирают, просят спуститься на сцену, и ведущая отводит их в сторону, объясняя правила игры.
- Это фокусы, и вам, ребята, нужно будет слушать указания, и в точности их исполнять. Вам все понятно? - Адам смотрит на её темные губы и ярко накрашенные глаза, из-за блесток он даже не может разобрать цвет радужки, можно сосредоточиться лишь на подведенных глазах, на изумрудных веках. Так броско, так и нужно для шоу. Адам кивает и сначала это и правда легкие указания, вроде достать что-то из шляпы, вытянуть карту, и это выглядит мило и очень безобидно. Пока не приходит время для более сложных фокусов, и им с Милле не предлагают залезть в один ящик. Фокус с исчезновением? - догадывается Адам, но только никакого двойного дна он не нащупывает и фокусник даже не объяснил им прикол. И они с Милле оказываются в темноте, и Адам не находит ничего лучшего, как не потянуться к Милле, обнять и пристать к нему, раз уж выдалась возможность. Но что-то случается, и парень, которого Адам только что держал в своих объятиях, и в правду исчезает, а через несколько секунд открывается дверь и Адам выходит чуть растерянный и оглядывается по сторонам в поисках Лантоши. Не успевает он спросить, как фокусник опережает и говорит не волноваться, ведь сейчас будет самая интересная часть шоу.

- А теперь, - откуда-то доносится барабанная дробь, - наш дорогой доброволец, телепортировавшийся в этот ящик, будет заколот этими острыми мечами. Наш второй гость может убедиться, что они острые, - Адам дотрагивается до лезвий и они действительно оказываются настоящими, от чего у него появляются смутные подозрения и кожа покрывается мурашками. Все говорили, что Зона опасна. Может ли он позволить рисковать не собой, а другим человеком, чтобы доказать обратное? И когда он уже готов был сказать, что это нужно прекратить, его самого ведущая отводит к другому устройству.
- Парень, готов побыть человеком-пушечным-ядром? Не бойся, всё безопасно, - ведущая улыбается, а Адам... Адам верит в Зону. Со скрипом, но продолжает быть верен Зоне и своим убеждениям, и поэтому соглашается, смотря, как фокусник проделывает дыры в ящике, в котором предположительно оказался Лантоши. И он уже надевает шлем, когда слышит общий вздох зрителей и аплодисменты, и узел развязывается сам собой: это не крики ужаса, значит Милле в порядке, а затем зал и вовсе ещё раз разражается смехом и аплодисментами. И залезает в пушку он с нервным "а буду ли я в порядке?". И когда летит, все мысли кричат - нет. По правде, он не знает, кричал ли он это и вслух, но в полете замечает две вещи: что летать вообще-то не так уж и страшно, а страшнее приземляться, и что под самым куполом цирка имеется разлом. И падать не только страшно, но и больновато, а натянутая сетка пусть и смягчает удар, но все равно неприятна, и после этого его чуть качает. Но это все отходит на второй план, потому что он видит Милле целым и невредимым, и все становится хорошо.

- Блин, прости. Хотя, вообще-то это было потрясно, я бы точно нигде такого не испытал, - тут же говорит ему Адам, когда они идут обратно на свои зрительские места. - Этим Зона и хороша, можно побыть там, где никогда бы не побывал, сделать что-то нетипичное, а? Ладно, из хороших новостей: я нашел разлом. Из плохих... мы еще не досмотрели шоу до конца, а еще я не знаю, как туда попасть, если только не сдружиться с труппой гимнастов и чтобы они докинули нас на трапеции до туда, но это кажется мне совсем уж фантастикой.

Адам испытывает легкую тоску, но соглашается, что сейчас именно тот момент, чтобы остановиться. Слишком вокруг волшебно, Адама закидывает чувствами и он явно не в порядке. Снова изголодался по поцелуям, словно до этого каждый день об этом мечтал и теперь не может насытиться, получив этот доступ, и он даже не представляет, что можно делать что-то кроме того, чтобы зажимать друг друга и сосаться. Милле сказал не париться, но Адам заранее знает, чем он будет заниматься, когда выйдет из Зоны.

Их выкидывает где-то посреди поля, и Адам окончательно убеждается, что рядом с ним был все это время действительно Милле, а не воображаемая копия Зоны или что-то такое. О черт. Адам бы больше поверил в свою теорию очередных невероятностей Зоны, чем в то, что Лантоши будет с ним целоваться и что он настоящий, о чем Адам и говорит вслух.

- До последнего не верил, что это не моя фантазия и Зона не подкинула мне галлюцинацию. Черт, боже! Лантоши, - Адам и не знает, что сказать по этому поводу, но сейчас он становится более взвинчен. - Ущипни меня, если это всё было по-настоящему и ты тоже... видел этот парк, цирк, шоу.

И если ты меня целовал. И скажи, если тебе понравилось.

Потому что Адаму трудно, сложно разобраться. Ферма всего в семи минутах ходьбы, и наверное все уже отметили их отсутствие, а главное Лукас. И значит, что точно пора возвращаться. Я бы повторил - вертится на языке, если Милле всё подтвердит. И "да я просто в цирке был", если Милле спросит, что там было.

- Давай наперегонки до фермы? - предлагает Адам, чувствуя, как в груди собирается крик и нужен выход, энергетический выплеск всему, что накопилось, и нужно двигаться, чтобы не сойти с ума. И не свалить Лантоши прямо сейчас на траву.