- Отлично, - Милле выразительно смотрит на Адама, - пока ты не пришел и не разбудил меня. Ложь. Милле не спал почти всю ночь, его мучала то бессонница, то кошмары с участием мертвого тела кузена. Он уснул под утро, но даже этот сон был беспокойным. Он бежал куда-то изо всех сил, но оставался на месте. Пожалуй, хорошо, что Адам его разбудил, вот только слов благодарности котенок не услышит.

- Еще и воду мою выпил, - бесстрастно добавляет тоном окружного прокурора и поднимает стаканчик с пола, будто он невесть какая улика.

- Грязная игра. Не упавший стаканчик, конечно, а мокрая и мгновенно облипающая Адама футболка, но опять-таки Адаму вовсе не обязательно знать мысли Милле, который усмехаясь, скользит взглядом до самых кроссовок парня. Адам наверное хотел его проведать, вот только Милле не нужны сиделки, меньшее из того, что он хочет - чувствовать себя обязанным парню, который обозвал его придурком пару десятков раз. Даже если этот парень спас его. Уже дважды. Ведь после тех песков Милле вообще отрубился и даже не помнил, как Адам вытащил его из гребанной Зоны в их реальность и потом он и вовсе оказался здесь, в этой комнате-палате, где приятная девушка с медовыми волосами дала ему пару таблеток и не задала ни одного лишнего вопроса. Правда, и ответов от нее Милле никаких не добился.

- Где мы? в голове Милле превращается в - Куда ты меня притащил? Спрашивает небрежно, вот только плечи напрягаются, будто через пару секунд Милле кинется в драку. Может, так и будет. Или нет. Милле насторожен, потому что потерял контроль и преимущество. В Зоне у него хотя бы были быстрые ноги. А сейчас вокруг одни незнакомцы, его шатает и тошнит от голода, а единственное знакомое лицо вызывает страстное желание придушить. О других желания Милле предпочитает не думать, очевидно, что они вспыхивают лишь в нем, а значит, нахуй их, нахуй этого придурка, который зачем-то спас его, да так и не смог объяснить. От необдуманного благородства больше проблем, чем от продуманной подлости, Милле по себе знал.

Адам смотрит на него своими чертовыми глазами, а у Милле возникает ощущение, что они знают друг друга всю жизнь, хотя очевидно не с ним Адам ходил играть в футбик после школы и не с ним Милле прогуливал первые уроки, чтобы попасть на бесплатные показы в местном кинотеатре. На секунду Милле кажется, что Адам все понял. Все скрытые смыслы фраз, оскорблений, взглядов и даже покусывания губ, вот как сейчас и делает Милле. Бред.

Кажется, будто Адам такой же, как он. В своем прикиде котенок выглядит как типичный парень живущий напротив. Милле понимает, что погорячился, когда считал, что он не впишется. Сейчас Адам выглядел бы своим среди бродяг и отщепенцев. Милле кривится и отворачивается, бросая взгляд на себя в зеркале и недовольно хмурясь. Нет, конечно, он отлично выглядит в своей растянутой майке с надписью Articulo mortis. (Ему понравился готический шрифт, а когда он еще и загуглил перевод, понравился вдвойне.) Вот только лицо еще сильнее вытянулось из-за постоянной голодухи, да и синяки под глазами болезненные. Не лучший вид, но и времена отстой, -   думает Милле, пока тянется за кувшином и выливает его прямо на себя, на волосы, лицо, на плечи.

- Вот как надо, ко... - с губ чуть было не соскальзывает "котенок", но Милле вспыхивает и, спохватываясь, выдает, - зел.

Как-то по-дурацки выходит. Милле почти что ловит обиду во взгляде Адама, но тот мастерски ее прячет, этого достаточно, чтобы Милле почувствовал себя мудаком. Ему должно быть похуй, в конце концов, какое дело, что думает о нем Адам, они итак уже поругались там в пустыне, ясно же, что друзьями им не быть. Да ты и не хочешь с ним дружить, - отзывается ехидный голос внутри, который явственно отдает куда-то в район паха. Вот бляяя...

- Кто тут главный? Отведи меня к нему. Конечно, Милле не имеет права раздавать тут приказы, вот только в реальности, в отличие от Зоны, есть один большой плюс. Здесь Адам не сможет шибануть его током.

Милле щурится и осматривает Адама, пока тот смотрит на его отражение в зеркале. Будь тут еще одно зеркало, круг можно было бы замкнуть. Впрочем, он и без этого замкнулся на напряжении, возникшем в воздухе.

Возможно, вода была лишней, возможно, всё нахрен было лишним, Милле допускает вероятность того, что все еще лежит в Зоне и сейчас видит галлюцинацию, которая никак не хочет заканчиваться.

— Слушай, я вчера отнёсся к тебе слишком враждебно, — Ого, новый день, новый ты? Милле больно прикусывает свой длинный язык, но, как обычно, недостаточно.

—  Ты называешь меня козлом? Мудила, — Вдох-выдох, чтобы успокоиться и произнести совсем без эмоций: Ну а ты называешь меня мудилой, козел, — сейчас определенно не лучший момент, чтобы мериться кто кого (и мириться). У Милле все еще куча вопросов — Где, бля, рюкзак? Там кокс, вашу мать, — и подозрений, — кто эти вы? и что за неведомый спаситель?

Адам, похоже, не будет отвечать, Адам кидает в Милле полотенце, явно в отместку, но Милле и не против. С водой он переборщил или нет, — Чтобы привести себя в порядок надо, ну знаешь, быть в порядке, — произносит Милле слегка язвительно и, может, каплю обиженно, но вытирается просто ради ощущения чистого полотенца на лице. Он многое бы отдал за утренний душ и чашку кофе, но если с душем пока непонятно, то кофе он, похоже, может получить. Адам, конечно, пытался его уязвить репликой про дешевое дерьмо с заправки, вот только он совсем недалеко от правды. Милле весело усмехается, думая о том, что еды попросту не было, но котенку об этом знать не нужно.

Адам выглядит одним из ангелов, что должны приветствовать путников, умерших в дороге, перед воротами в Рай. С ясным взглядом и смиренным выражением на лице, совсем юный в светлой майке и шортах, которые едва прикрывают бедра до половины. Милле хотел бы не замечать такие вещи, вот только взгляд то и дело оказывается на парне. Охуенно. Не то, чтобы он на ком-то раньше так залипал. Не то, чтобы раньше он хоть на кого-то залипал.

— Тогда вперед, к Эллен и ее блинчикам, — последнее произносит так, чтобы все предложение звучало двусмысленно и даже мерзко, все что угодно, лишь бы не слушать истории про сборы яблок или посиделки у костра. Милле думает о том, чтобы поесть и свалить. Всё это дурно попахивает. Психушка? Реабилитация? Стены тут совсем не белые, а от пола не пахнет химией, да и до стерильности далеко, но вот люди в коридоре и комнате, гордо называемой столовой, дружелюбные и совсем немного того, не от мира сего. Милле хмурится, когда получается свой кофе (УРА) и несколько блинчиков от улыбчивой девушки, щедро накладывающей тот самый яблочный джем. Милле кивает в знак благодарности, попутно оценивая всех сидящих за столами. Они тут как рыбы в воде, а он лишь сильнее чувствует себя чужаком. (И чувство лишь усиливается, когда Адам здоровается со всеми, попутно спрашивая у кого как дела).

К черту, блинчики действительно офигенны. Милле сметает свою порцию и в наглую идет за добавкой, на этот раз щедро сдабривая просьбу улыбками и шутками. Адам терпеливо ждет, пока Милле доест, но вот Милле это начинает нервнировать.

— Кстати где мои вещи? — из вещей у Милле был всего рюкзак, но он, пожалуй, был самым ценным из всего, что было у Милле на текущий момент, хотя бы потому что от рюкзака (а точнее от груза в нем) напрямую зависит попадет ли он в Воронов. (А ему кровь из носа надо попасть.)

Милле смотрит на Адама в упор, облокачиваясь об стол и перевешиваясь через свою половину стола к Адаму. Это должно выглядеть угрожающе, по крайней мере, Милле рассчитывает именно на такой эффект, но это больше блеф, чем реальная угроза. Тут у Милле руки связаны. Комната заполнена людьми, смехом, солнечным светом и запахом жареного теста и яблочного джема. Слишком спокойно, умиротворенно даже.

Милле отводит взгляд и рассеянно глядит по сторонам — такое утро могло случиться где-нибудь в параллельной реальности, а вовсе не в его жизни, слишком уж тут светло и расслабленно, сразу же рисуются идиллические картинки сбора яблок и, может, покраски забора. От этого почему-то начинает сосать под ложечкой. Милле хмурится, а затем снова спрашивает, — Теперь мы пойдем к главному или как?

Милле не вяжут полицейские, не сажают в клетку, чтобы потом допросить откуда, как и почему. Все не так уж плохо.

И все же дерьмово.

Его обыскали, пока он спал, был в неадеквате и не мог за себя постоять. Незнакомцы вторглись в святая святых - вещи, которые Милле носил с собой. Возможно, они и не нашли потайные карманы, но даже то, что они увидели - преступление куда большее чем полкило кокаина.

Милле ожидал чего-то подобного, и все равно слова бьют под дых, так что он задерживает дыхание - вдох-выдох. Он привык ожидать от жизни худшего, и она его редко разочаровывала.

Теперь Милле взвешивает риски и возможные последствия, не двинув бровью и даже не моргнув, школа отбросов учит держать хорошую мину при плохой игре, а тут расклад и вовсе не сахар. (Уж точно не то сахар, что в пакете и в рюкзаке).

Голос Адама меняется, как и выражение на лице, и теперь нет никакой разницы между холодом во взгляде и отчуждением в словах — и то, и другое приправлено высокомерием.

— Так ты про этот рюкзак, я не напутал? — Милле бы ни с чем не спутал этот издевательский тон, он слышал его уже много раз, сначала от отчима, потом от учителей, Адам в этом списке лишний, уж точно не ему учить Милле, который очень старается не закатывать глаза слишком сильно.

Милле выдерживает паузу, не потому что ему нечего сказать, а потому что так Милле дает Адаму понять, что вовсе не он контролирует их разговор. И затем, мягко усмехаясь, произносит вкрадчиво и очень тихо: Мы оба знаем, что это риторический вопрос, Адам.

Не стоило произносить его имя так ласково, и ласкать взглядом тоже не стоило. Должно звучать издевкой, вот только слова отдается внутри большим чувством, чем должны.

Игнорировать колкости от Адама легко, они такие же безобидные, как и он сам. Явная грубость такая кричащая, Милле, пряча улыбку, думает о том, что этот парень еще никого в жизни не ненавидел по-настоящему. Возможно, стоит его научить.

— А я не против тихого часа. Ту блондинку можно взять с собой? — на этот раз он выбирает ту самую девушку, которой Адам расточал воздушные поцелуи (да, Милле заметил), она как раз смотрит на них, и пусть Милле не знает, как ее зовут, ему хватает наглости отсалютовать ей, посылая выразительный взгляд. (Нет, это не только для того, чтобы побесить Адама).

— А, впрочем, пошли, нечего тянуть кота за яйца, — Милле встает, захватывая с собой тарелку, может, он и грубиян, но по крайней мере элементарные приличия соблюдает, например те, что гласят: убирай за собой грязную посуду и не заглядывайся на задницу идущего впереди тебя парня.

С последним, впрочем, он не совсем справился, но Адаму об этом знать не стоит.

— Очень мило, что вы трогали мои вещи без спроса, так и веет дружелюбием и желанием помочь ближнему, — фыркает, разглядывая самодельные плакаты и лозунги о том, чтобы спасти себя и ближнего своего. Все больше и больше походит на секту.

И мужчина, внутри комнаты, к которой подводит Адам, может бы быть иллюстрацией к тому, как должен выглядеть лидер секты. Седовласый, почтенный, внушающий доверие одним взглядом серо-голубых глаз.

Милле перестает ухмыляться и сразу же замыкается в себе. Знаем, плавали.

Седовласый мужчина, которого Адам называет Лукасом, просит Милле зайти, и тот, не здороваясь заходит.

О чем бы не был их разговор, Милле он заранее не нравится.