Когда Милле все-таки просыпается утром после ночного разговора, детали возвращаются к нему с мучительной ясностью. По большей части он не сказал, не сделал ничего, что могло бы выдать его, в чем-то этот разговор даже был полезен, ведь Милле смог узнать кое-что новое. О себе.

Но правда в том, что он предпочел бы не узнавать. Он не думает долго и решает отвлечься. Флирует с Эми Карлайн и в конце концов целуется с ней на ее же постели, среди надушенных розами и пионами подушек. Может, они бы и продвинулись куда дальше поцелуев, если бы не соседка Эми.

Через неделю к нему подкатывает Кэти Виндербилл, и именно этому он обязан целой волне слухов и обсуждений, как Милле Лантоши горяч. Кажется, он наконец-то делает то, чего от него все и ждали. Трогает девичью грудь и тискает бедра, а вовсе не думает о парнях. Точнее, о парне, который воплощает собой старую байку о нарциссе. Не думает о его скулах и волосах, о том, какие у него длинные руки и чертовски тонкие запястья. Не думает, а делает — затаскивает девушек в постель. Получает неодобрительное: ну ты и мудак от Джой и, кажется, впервые за долгое время не видит поддержки от Калеба. Они оба считают, что ему нужна помощь. Милле ухмыляется и думает, что это довольно забавно, если именно его мудацкое поведение станет триггером для начала отношений этих двоих. По крайней мере хоть у кого-то всё сложится.

Милле удивляет то, с какой пугающе лёгкостью он завладевает чужими умами. Он все чаще слышит своё имя в коридорах и получает гораздо больше упоминаний в местном твиттере ака "сплетнице". Адам. Милле, Адам, Адам. Милле. Милле. Милле. Кажется, это скоро станет его новым видом спорта, потому что сейчас ему жизненно необходимо заставил школу забыть об Адаме Годфри. Король умер, да здравствует Новый король.

Поэтому он рассыпает улыбки, нет, он не помогает деткам с домашним заданием и не продаёт кексы на благотворительной школьной ярмарке. Он всего лишь разгромно побеждает в первой игре сезона и устраивает вечеринку в общем зале. Что вообще-то не разрешено правилами, но он договаривается. Всё-таки впервые за три года они продвинулись дальше по турнирной таблице.

Милле с улыбкой кивает на похвалу и комплименты, но практически уверен, что Адаму Годфри на все это плевать. Он никогда не был заинтересован в спорте и явно придерживался философии о том, что спортсмены — тупые качки. Иногда Милле даже был с этим согласен, но не когда это касалось его.

Милле повторяет себе, что ему плевать, не ебет, что там думает или делает Адам Годфри, но все-таки, когда тот приходит на игру, испытывает дурацкое волнение. Вовсе не из-за игры. А из-за этого дебильного рукопожатия вкупе с пожеланием удачи. Милле качает головой и вздыхает: Хули ты пришел. Мне теперь не сосредоточиться.

И все-таки он оказывается не прав, во время игры Милле фокусируется только на передачах. Этого хватает, чтобы к концу последней четверти он был выжат как лимон, но счастлив от осознания, что они, черт их дери, победили. Впервые за пять лет прошли в третий тур. И если кто-нибудь хоть заикнется, что им повезло или противники были слишком слабы, Милле лично прибьет этого кого-то клюшкой. Не для этого они тренировались всё лето, бегая по 15 километров и играя как сумасшедшие. Конечно, ему повезло, что вся его команда состоит из таких же фанатиков, как он. И все-таки именно он мотивировал их не сдаваться и почти за ручки приводил в команду как новых, так и старых игроков, решивших уйти, потому что "победа не светит".

— Светит, — говорил Милле снова и снова, не оставляя шанса сомнениям, и себе отказывая в праве на слабость и чувство вины. И, конечно, в этот момент он бы хотел быть со своими товарищами по команде, но что-то идет не так, потому что после торжествующей речи тренера, к ним подбегают болельщики, в числе которых и Лили, которая, как известно, оружие массового поражения, потому что от ее присутствия 70% команды теряет мозги.

— Охуительно, — думает Милле, когда махнув на всё рукой, идет переодеваться.
— Охуительно, блять, — когда видит на поле Адама Годфри, с чего-то решившего поиграть в одиночный лакросс, пусть такого вида игры и не существует. Милле смотрит на него пару секунд с удивлением, а потом достает свою клюшку и подходит к воротам.

— Владение мячом, — кричит Милле Адаму, пока тот явно размышляет, что ему делать дальше, — У тебя еще двадцать секунд, чтобы попытать атаковать. Меня.

Ну конечно, сраный Адам Годфри снова смотрит на него как на пустое место. Может, это его и цепляет, заводит и злит, заставляет двигаться к нему в попытке достигнуть идеал. Вот только Милле этого недостаточно, Милле не хочет достигать или становиться идеалом, он хочет им обладать.

В случае с Годфри это не вариант, но почему-то мозги у Милле отказывают, раз он снова идет к тем же граблям. Адам, конечно, же не откликается, гораздо больше увлеченный клюшкой и мячом, чем Милле и его словами. Бесит до зуда в заднице, Милле слышит скрежет в своих зубах и только потом понимает, что его слегка перекосило. Блядский сукин сын.

Адам не был бы Адамом, если бы играл по чужим правилам. Милле хочет бросить мяч ему в лицо и желательно сломать нос, вот только насилие — не выход, так что он вздыхает и подходит поближе. Объяснять и показывать — совсем не просто, Милле по опыту знал, что наблюдать за игрой и играть самому — два совершенно разных процессах, но, может, Адам действительно быстро схватывает. Так что Милле показывает основную стойку и замах рукой, а еще допустимое для броска расстояние. Рассказывает и потом делает бросок — попадая ровно в левый верхний угол. Вообще-то он мог бы остаться на поле и потренироваться немного, раз все ушли, но будет немного муторно ходить туда-сюда за мячом, а Годфри, очевидно, побудет тут пару минут и уйдет, так что Милле просто нужно немного подождать.

Так что он идет за мячом и кидает его Адаму, на этот раз ни к чему не призывая, просто наблюдая, но все-таки сдаваясь и комментируя: Локоть лучше держать пониже, иначе быстро устанет плечо. Милле пытается показать жестами, но не выдерживает и опускает ладонь на руку Адама, показывая каким должен быть угол наклона: Да, вот так. Взгляд Адама довольно красноречиво показывает, что Милле забылся, так что Лантоши, внутренне матерясь, делает шаг назад и уже не пытается прикоснуться к Годфри, в конце концов он не один из участников команды и даже не новичок, отбирающийся на соревнования. Милле не стоит сильно увлекаться этим обучением, даже ради возможности побыть пару лишних минут с Адамом.

И все же он одобрительно кивает, когда Адам делает выпад и попадает мячом по воротам, вполне неплохо: Неплохо. Этого должно быть достаточно, чтобы Адам успокоился, что бы там не взбрело в его голову, и ушел. Ушел куда подальше, пока Милле не захотел, чтобы он остался.

Милле прекрасно знал про способность Адама очаровывать людей, потому что не раз и не два наблюдал, как его собственные одноклассники попадают в эту ловушку. Милле дико бесился и никогда не понимал, почему все они так послушно заглядывают в рот Годфри, идут за ним, как за чертовым Гамельнским крысоловом. Да, его улыбку можно использовать вместо лампочки в главном холле, да голос у него ничего такой, вполне можно слушать на десерт, если больше нет ничего сладкого.

Вот только оказывает, он такой же, как все, ничуть не умнее и ведется также быстро, а может и быстрее, потому что все его раздражение уходит, когда лицо Адама светлеет и начинается светиться удовлетворением. Милле по привычке хмурится, но внутри все теплеет и почему-то млеет от такого Годфри, которые с неожиданной самоотдачей берется изучать нечто непривычное и хочет большего. Кажется, сейчас замечательный момент, чтобы обломать ему весь кайф, может даже, расквитаться за пару бессонных ночей, вот только Милле послушно и, получая слишком много удовольствия, начинает на примере последнего забитого гола объяснять расстановку сил и описывать расклад игры с позиции нападающего, защитника и полузащитника.

Милле правда любит лакросс и то, как он в нем хорош, Милле пасует Годфри мяч и заставляет того передавать пас обратно, чередуя дальнюю дистанцию с ближней, параллельно объясняя Адаму их стратегию и все те факапы, которые не были видны новичку и даже посвященному зрителю, но уж точно были понятны команде и тренеру.

— Поэтому Говард и не смог забить, когда была просто идеальная возможность, он ждал, что Хью будет на позиции, но Хью обосрался, полез на левый фронт, где уже и так стоял Даллас, так что они вдвоем прикрывали того громилу под восьмым номером, добоебы, — и он увлекается, всегда увлекается, когда дело касается лакросса и Адама Годфри, так что, наверное, сейчас он увлечен вдвойне и пора заканчивать. Милле замолкает смущенно и потом слегка улыбается: Черт. Оно действует. Твое ебучее очарование.

Милле на секунду оказывается сражен даже не улыбкой, а словами. Тем, что Адам называет игру красивой и это, если честно, целиком и полностью совпадает с мнением самого Милле. Вот только мало кто мог видеть эту красоту в не самом зрелищном и довольно жестком виде спорта. Для Милле красота была в слаженной командной работе, когда совместными усилиями достигался каждый гол, когда каждое действие имело необратимое последствие, но все равно оставляло поле для маневры до самой последней секунды. И если вы вместе всё сделали правильно, были настоящей командой, трибуны встретят вас как победителей.

Милле не уверен, что Адам вкладывал тот же смысл, что и он сам, но этого все же достаточно, чтобы он улыбнулся той особенной улыбкой с прищуром, которая делала его похожей на кота, объевшегося сливок. Он не благодарит, но кивает и продолжает улыбаться слишком довольный, чтобы это скрывать, а еще немного растерянный, потому что, кажется, вот он, тот самый момент признания от Адама Годфри, которого он так долго ждал. Но ничего не меняется, землю не сотрясает гром и молния, моря не выходят из берегов, а сам Адам не выглядит так, словно потерпел жутчайшее поражение. Вот только Милле не уверен теперь, что именно этого и хотел всё время. Теперь оказывается, что смотреть на смущенную и слегка растерянную улыбку Годфри Милле нравится гораздо больше, чем строить коварные планы в своей голове.

Гораздо больше нравится быть рядом с Адамом, особенно когда на это есть причина, и даже грустно становится, когда Адам заканчивает эту импровизированную тренировку. Милле невольно засматривается на то, как живописно Адам сидит на фоне ярко-зеленой травы. Он ловит мяч и садится рядом, все еще пойманный врасплох последними словами: обычно это не работает на людей, изначально не заинтересованных, чтобы очароваться. Вот только я изначально заинтересован. Хах.

Милле не доверяет себе сейчас, не тогда, когда может рукой дотянуться до лица Адама, этого оказывается достаточно, чтобы весь привычный сарказм и остроумие отключились нахуй, а по дефолту осталась способность пялиться по сторонам и еще немного на Годфри, который вроде как разговаривает нормально, почти по-дружески.

— Почему ты, кстати, с остальными не пошел? Девушка бы ревновала? — нет, такого Милле точно не ожидал и почему-то подумал, что вопрос выходит за рамки дружеского, так что первой же реакцией выдает: Ну, ты ведь тоже не пошел. Почему кстати? Это очень палевно, потому что так Милле словно признает, что сначала всегда смотрит на Адама.

И сам же понимает, что вышло немного странно, поэтому прикусывая губу, отвечает: Если твой вопрос в том, почему я не пошел за Лили, то.... она не в моем вкусе. Милле мог бы еще добавить, что считает ее пугающей и иногда думает, что от ее взгляда парни превращаются в камень, но не уверен, что стоит рассказывать всё это ее лучшему другу, так что просто пожимает плечами и говорит немного в сторону, но все равно поглядывая на Адама: И у меня нет девушки, так что ревновать некому.

Милле хочется спросить, почему у самого Адама нет девушки, раз уж у них тут начался разговор по душам, но вместо этого он предпочитает залипать на лицо Адама и, наверное, это не то, что он должен делать так открыто, тем более, что Адам это явно заметил, так что Милле закатывает глаза и стонет с легким неудовольствием: Ты практически не оставляешь мне выбора. Ловит удивление на лице Годфри и начинает загибать пальцы: Ты умный, — раз. Красивый, — второй пошел,  Интересный, — три. Как ты и сказал, быстро учишься, — четыре. Мне срочно нужны твои недостатки, чтобы я прекратил свой странный краш на тебя, иначе я буду считать, что ты не человек, а вампир.

Наверное, то, что Милле каждый раз бьет током, закономерный итог притяжения. Лантоши даже не понимает, что сделал не так, вот только он явно сделал. И теперь на него смотрит явно расстроен Адам Годфри, к которого расстройство тесно переплетается в с гневом. Даже так он почти нечеловечески красив. Точно вампир, — отвлеченно думает Милле, поджимая губы и сухо отвечая: Ошибаешься, пароль там: Годфри — антикраш. И нет, максимум, который удаётся на тебя нарыть — недостаточно выглаженные брюки. Ему ли не знать, в конце концов это его клуб, он его основал и все ещё остаётся несменяемым председателя. После стольких лет? — спросит его когда-нибудь Адам. Всегда, — ответит Милле.

Он смотрит на сжатые кулаки Годфри и напряжение в плечах и думает, каковы шансы, что Адам ему вмажет. Частично он даже мог бы помочь, спровоцировать, схватить за ноги и заставить упасть на землю. Завалить и прижать своим весом, даром что Адам выше, если они оба будут лежать, ему это не поможет. Правда, самому Милле это тоже не поможет, когда Джой назовёт его идиотом, а Калеб поддержит, говоря что-то о том, что насилие не выход. Чертовы святоши. Конечно же, они правы.

Милле резко встаёт с земли и, слегка нервничая, смотрит на Адама: Мой косяк, извини, — правда, в том, что рядом с Адамом он не знает, что говорить и делать, будто бы превращаясь в очень тупую версию себя. Единственное, что он знает, так это то, что ему не стоило подходить к Адаму.  Может быть, через много лет, на встрече выпускников он подойдёт к нему и скажет: «Ого, Адам, рад тебя видеть, знаешь, я был так одержим тобой в старшей школе, просто жесть», и они оба посмеются над этим.

Или ему никогда не хватит смелости что-то прояснить, прямо как сейчас, когда он поднимает остатки инвентаря с земли, чтобы отнести их в раздевалку, и решая держаться подальше от Адама Годфри до конца школы. В конце концов у него богатый опыт, продержать полтора года совсем не проблема. Верно?