- Тебе помочь? - не то, чтобы хотелось как-то сейчас помогать. И без Милле Лантоши своих дел хватало. Но Адам был вежлив, как истинный англичанин, хотя в глубине души срал на эти правила и условности. Простая привычка, от которой никак не может избавиться. Вспоминает об этом Адам всегда запоздало, но отмахивается от Милле и своих слов: - А, нет, забей, вообще-то я занят.

Изначальная обеспокоенность и внимательность вновь сменяется на маску, и Адам возвращается к своим учебникам. Отвлекаться сейчас невыгодно, он итак сегодня слишком много времени потратил на помощь другим, а не себе. Помогал младшеклассникам разобраться с географией, и на это ушло больше времени, чем он планировал. Нет, не бескорыстно, ведь репутация это не то, чем можно разбрасываться. Но за это приходится расплачиваться второй чашкой крепкого кофе, который с трудом удалось раздобыть внизу, и третьим часом штудирования литературы по новой истории чьих-то там прав и свобод. Чтобы молодые студенты точно не проебались в будущем с тем, что не стоит ниггера называть ниггером, и что сегодня к женщинам нужно относиться с большим уважением, и как надо быть осторожными в своих словах, лишь бы не навлечь на себя клеймо... ярлыков сегодня было слишком много. Нацист, расист, гомофоб, женоненавистник. И всем этим можно стать, если сказать что-то не то. Репутация - она всегда была важна, а на сегодняшний день особенно, если не хочешь быть отмененным в этом мире.

Родители Адама с готовностью поддержали школу, когда новый предмет внесли в образовательную программу, и выделили в отдельный курс. И им было плевать, как Адам распределит свою нагрузку, они не стеснялись нагружать его всем еще больше. Да, может, здесь и у каждого была война, но зачем сравнивать себя с остальными? От этого его собственный груз никак не легчает. Взять хотя бы Лантоши, снова напившегося. Его родители были богаты, но это никак не решало его проблему отличия от остальных. Даже идеальный английский акцент не помогает ему стать своим - все английские семьи не увидят в нем древний род, только примесь... мексиканца? Или кем там был его отец. Наверное, жуткий красавец, если судить по тому, как выглядит его сын. В любом случае ему наверняка приходится непросто, если он нажирается в пабе в обход всем правилам и приличиям.

Неважно. Будь у Адама свободное время, он бы спросил у Лантоши, как найти секретный проход в их сказочном сахарном замке, чтобы выйти отсюда. Но времени, как всегда, нет. В какой-то мере Адам даже завидовал тому, как можно казаться таким свободным. Но знал правду: в школе есть лишь видимость свободы, а за ее пределами... что ж, если бы у Адама была возможность свалить куда-то подальше, он бы сделал это немедля. Как жаль, что Великобритания это один ебучий остров. Как Алькатрас, только для очень богатых.

Здесь у него была лишь Лили. Единственная, кому он бы доверил свою жизнь и всю свою на самом деле свойственную ему чувственность и экспрессию. Его пылкие речи в пустом классе или во дворе обычно сопровождались ее звонким смехом, и они дополняли друг друга как близнецы. Им бы стоило проверить, нет ли в их родословных близких родственников, но тогда, как шутила Лили, они бы не поженились в будущем, если бы узнали правду. И это бы никогда не вышло за грань шутки, потому что их брак был бы катастрофой. Адам и Лили оба мечтали о любви, большой и яркой, но найти в друг друге хоть малейший романтический проблеск не могли, как ни пытались. Они могли быть против всего мира, но найти весь мир в друг друге не смогли бы даже за тысячу лет. Но их дружба была от этого лишь крепче и стабильнее, и в нее нечасто (практически, никогда) допускался кто-либо еще. Что лишь придавало им таинственности и пару очков в рейтинге самых популярных, к которым стремились почти все.

Сейчас это был Люк, милый и славный, со светло-русыми косичками, которыми Лили (и даже Адам) так восхищалась. К Лили и Адаму всегда тянулись, а они и не ограничивали свой круг общения. Доброжелательные со всеми, так же как и одинаково равнодушные, они позволяли быть компанией с многими. В конце концов они были костяком любой группы, в которой находились, и вели свои правила. Люк был ими очарован, а это был почти что гарант на ответные теплые чувства. Адам знал, что рано или поздно Люк начнет подкатывать яйца к Лили, но пока до этого не дошло, они прекрасно общались. Что Адам, что Лили на самом деле бы задушили кого-то третьего, начни он больше засматриваться лишь на одного в их тандеме. Любить и обожать себя они разрешали лишь сразу двоих, как одно целое, когда кого-то допускали ближе, чем остальных.

Такое уже было с Саймоном. Правда, тогда они с Адамом начали проводить чуть больше времени вдвоем, и Адам был почти что не против. Ладно, он был совсем не против особенного внимания их друга, это было приятно и тревожно одновременно. У Адама кружилась от этого голова и сердце было не на месте, и даже сейчас, когда это неизбежно кончилось, он смотрит в сторону бывшего друга и... нет, не хочет все вернуть. Испытывает странные и смешанные чувства, которые быстро пропадают в потоке нескончаемых дел и забот. Они еще общаются временами, но уже не так близко, и никто не пытался выяснить, в чем дело. Просто каждый сделал какие-то свои выводя для себя. И нашел занятие по вкусу - Адам вот теперь вместо велосипедных заездов по территории проводит время в классе труда и мастерит различные механизмы. Недавно собрал свои первые часы (и умолчал о том, что для этого пришлось разобрать старые отцовские, стоимостью в чью-то одну среднюю месячную зарплату).

Адам заставляет себя вернуться в реальность и тяжело вздыхает. Чертова привычка. Брать на себя ответственность в том, что он может не контролировать, в том, что он не должен делать. Пытаться помочь даже тому, кто от помощи бежит, как от чумы, а от него, как от чумного.

- Проводить тебя до туалета или спальни? У меня есть обезболивающее, если тебе нужно на утро.

Так даже лучше. Адам смотрит с облегчением, за что должно быть стыдно, но он ничего не чувствует. Лишь легкое раздражение, потому что сам позволил себе отвлечься. Адам больше не собирается отвечать или желать спокойной ночи, снова утыкается в учебник, в глазах плывут буквы и строки, и сосредоточиться на тексте не удается. Он еще здесь. Поэтому демонстративное пролистывание страниц не помогает, и это не холод, вовсе нет. Просто им не о чем говорить. Милле Лантоши был не из числа тех, кто пытался хоть когда-либо подойти к Годфри, а поэтому тот справедливо решил, что ему он не интересен. Теперь, правда, Милле рассматривает его, Адам чувствует напряжение спиной, и не может понять... сколько он выпил? Адам искренне ненавидел алкоголь. Если бы не спиртное, его сестра была бы жива.

Его мать не была из каких-то благородных кровей. Позорно, но признаться честно, она была кем-то вроде супер-элитной эскортницы, которая смогла завладеть сердцем его отца. Ради неё отец расторг помолвку с какой-то настоящей леди, имеющей титул, но его отец, благодаря наследию и состоянию, вполне мог выбирать, с кем ему спать и жить. И он выбрал Анну, которая была и без него умна, привлекательна и умела жить за чужой счет. Став Годфри, она лишь прибавила чести этой семье, и за все годы ни разу не посрамила её. Потом родился Адам. А три года назад должна была родиться его сестра - вернее, она и правда родилась, и Адам видел её своими глазами. Держал её крохотные пальчики в руках и думал, что будет заботиться о ней до конца жизни. А потом родители выпили слишком много алкоголя и не заметили вовремя, как ребенок начал задыхаться во сне. С младенцами такое случается - как объясняли врачи. Адам не винил их, знал, что это глупо, и что они сами себя будут наказывать до конца дней. Даже если бы они не выпили, подошли бы они к младенцу поздней ночью? И всё равно... чтобы не винить их, Адам стал ненавидеть алкоголь.

Это совсем не мешало ему самому пить, когда это было необходимо. И даже, когда было как-то на душе паршиво. Такое редко случалось, и уж тем более не в школе. Досадно, но прямо сейчас Адам ощущает некоторую зависть. Он не может себе позволить выйти за пределы школы. Побыть как Милле. Адам должен оставаться собой, и это иногда сковывает. Адам слегка морщит нос, когда слышит про усталость. Разве он плохо выглядит? Адам уверен, что нет. Возможно, лишь одежда слегка помялась за часы, проведенные в этом зале. Но его кожа в порядке, волосы и ногти, он просто не может выглядеть... Черт. Может, дело в отсутствии улыбки? Адам не виноват, что сидит за учебниками и сосредоточен. Это не усталость. Милле ему врет. И Адам все равно отчасти верит в его ложь, едва заметно, но беспокоится о том, как выглядит. Ставит мысленное напоминание проверить себя.

И смотрит на самого Милле, не стесняется уже в открытую разглядывать. Он так отличается. Адам бы назвал его чертовски красивым. Его внешность может опьянить разум, и заставлять многих девчонок мечтать о нем по ночам. По крайней мере Адам может представить, что он может сделать одними лишь своими губами. Нет, Милле не выглядит уставшим. Вызывающе дерзким и опасным - да. Но вместо резких слов, которые вполне могли бы слететь с его губ, он спрашивает про идеальность. Адам мгновенно улыбается и поправляет волосы, и жест, и его тон выходят более кокетливыми, чем он хотел.

- Так, значит, считаешь, что я идеален?

Такие признания приятно получать от кого угодно. Адам любил чувство восхищения, направленного в его сторону. И Люка, говорящего несколько таких комплиментов в день, не хватало. И он счастливо улыбается, немного озорно, ожидая реакции, и будет ли Милле этим смущен, либо скажет, что он не это имел в виду.

Весь его тон опасный, хотя этот мед льется и умасливает Адама. Эти слова все равно остаются сладкими, если даже их суть извращена двойным смыслом. Это ничего не меняет для Адама. Адам Годфри кажется идеальным, и в этом весь план. А если кто-то от его положительности скрипит зубами и хочет это испортить - он здесь не при чем. Индивидуальная реакция других людей, не более. И комплимент остается комплиментом, пусть даже это был не он. Адам не перестает улыбаться. Милле выпил лишнего и теперь говорит с ним, и это оказывается чертовски забавно. Адаму хочется поспорить, и узнать, что еще Милле о нем думает.

- Хочешь попытаться? - это не предложение, а полушутливый вопрос. Как Милле может испортить его образ? Адам знал, что только он сам сможет разрушить свою репутацию. Но он держится за нее так крепко, он так долго себя собирал и осторожничал. Адам стратег до мозга костей, и знал, что скорее он способен разрушить чью-то жизнь. Даже знает способы и варианты, из-за которых может все в его жизни пойти наперекосяк, а поэтому страхует себя, и не допускает шанса подставить собственную задницу. Контроль - одна из немногих вещей, в которых он блестяще хорош, а остальное лишь прикладное искусство и вспомогательные навыки.

И все же Адам не может насмотреться на Милле. Такой необычный. Это всего лишь визуальная эстетика, не стоит думать об этом слишком долго и много. И Адаму пора вернуться к урокам, а не тратить время на пустую болтовню. Еще пять минут, и он попросит закончить и оставить его одного. Только сейчас что-то внутри трепещет от вида Лантоши. Привлекательная опасность - одна из слабостей Адама, от которых он себя страхует (и от которой дрожат коленки). Но Адам возвращается к предмету своего спора. Просто поставит таймер на пять минут. Больше времени у него нет.

- Зачем пытаться низвергнуть идеал, когда можно к нему стремиться и достигать совместными усилиями? - Адам не говорит, что Милле может быть таким, как он. Просто пытаться портить красоту совершенства Адам считает слишком грустным и недостойным. Как и пытаться забраться по головам других людей, пытаться опустить другого ниже, чтобы марать ноги в одной луже. Адам стремился если не к небесам, то хотя бы к небоскребам.

Тик-так. Милле делает свой выпад и нажимает на таймер, ход переходит к Адаму. Есть всего несколько минут, а после их конца Адам должен, обязан вернуться к учебе. Он не зря тратит столько времени на книжки, чтобы попусту просрать всё из-за... игры в психолога от малознакомого чувака. Адам и был больше, куда больше, чем мог показать миру, иногда от того, что внутри у него - разрывало на части, и лишь какую-то часть он показывал всем. Но Милле неправ. В этом Адам был самим собой и был с собой честен. А на других ему плевать. Ему нравилось, было удобно быть идеальным и хорошим, примером подражания, обожания и обеденных обсуждений. В этом не было ничего нудного, в этом Адам даже не врал - он никогда и не показывал, что всех подпускает к себе или что ему важно мнение окружающих. Если кто-то расценивает обычное дружелюбие за нечто большее, это уже не его проблема.

- Ты просто не был на моем месте, - мягко, лишь с небольшим нажимом отвечает Адам. Он и не пытается объяснить, каково это, быть центром всеобщего внимания, это не нудно и даже не попытка быть благородным. Это окупается. Да, работать приходится в несколько раз больше. Но в Адаме всегда было много энергии, много жизни, ему было чуть легче быть идеалом, чем другим. У него всегда всё получалось, при определенных усилиях. И это не то, чего он хотел бы лишаться, какой-то своей мистической способности быть всюду, везде, браться за что угодно и не показывать слабости.

Просто... иногда это сковывало, иногда накапливалась усталость. И Адаму приходили вопросы вроде "зачем всё это?". Но если на них тратить время то, как объяснила Лили, можно сойти с ума и потерять всякую волю к жизни. Её тетя покончила с собой в прошлом году, потому что так и не смогла найти ответы на свои вопросы. И Адам справедливо решил, что не стоит углубляться во всё это. Иногда и его мозги едут набекрень от излишка... всего вокруг или внутри него. Адам хмурится, припоминая прошлые слова Милле. И его внимательный взгляд, в котором не так уж много было пьяных чертей, а скорее анализирование и оценивание. И красота, от которой хотелось забиться в угол и не выдерживать этот взгляд больше, потому что таких глаз было вполне достаточно, чтобы Адам перестал смотреть в ответ.

- Но у меня ведь получается, правда? - он про "быть идеальным". Милле сам его назвал так пару минут назад. И это польстило. Поэтому он решает дать Милле хоть что-то, и показывает сторону правой ладони, на которой отпечатались чернила: - Смотри, на мне тоже есть пятна.

И их можно оттереть.

- Такой, какой есть, ни больше, ни меньше. И мне это не надоедает, - Адам будто бы ставит точку в их диалоге, вернувшись к первому поставленному вопросу, и откидывается на диван. Смотрит в потолок, считая часы сна, подсчитывая количество оставшихся страниц, и подбирая подходящие слова. Ему бы не хотелось, чтобы кто-то видел в нем нечто большее, скрытое от чужих глаз. Теперь это ощущалось как новая опасность, ведь приходилось гадать, о чем Милле говорит. Как посягательство на личное, вторжение, и Адам должен бороться, чтобы доказать: он чист и ему нечего скрывать.

Адам еще раз приходит к выводу, что просто чем-то не нравится Милле Лантоши, и что сейчас тот просто решил это показать чуть явнее. И Адаму плевать. Пусть и дальше думает, что Адам играет роль, что он раздражающе пытается казаться идеальным, но на самом деле таким не является. Просто это было слишком неожиданно услышать в разгаре ночи, и Адам оказался неподготовленным, чтобы ответить и поставить Лантоши на место. Он и не обязан ему нравиться, до этого дня они не разговаривали, и впредь не будут. Адаму хочется съязвить, сказав нечто вроде: спасибо, что сообщил. Но... похуй.

- Если ты не против, я все еще занят, - Адам все еще сохраняет вежливость, несмотря на то, что Милле деликатностью не отличился. И Адам злится, потому что его задели последние слова Милле. Но и их тоже можно оттереть.