Пару раз — пару десятков раз — Милле набирает и стирает сообщение для Адама.

Хочешь поговорить?

Знаю, вышло спонтанно, но ты мне правда нравишься.

Может, встретимся сегодня?

Я скучаю.

Милле печатает, но не отправляет, вместо этого скидывает мемы и саундтреки, ведет себя как ни в чем не бывало, а Адам подхватывает и раздувает, вот только все это слегка отдает фальшью. 

Скажи мне, что не так.

Они не видятся всю неделю перед поездкой, хотя Милле точно знает, что Адам виделся с Люком и Лили и, если честно, от этого факта его начинает тошнить.

Ты не хочешь меня видеть?

За два дня до вылета в Сеул, Милле кажется, что все в тот рождественский вечер было сном. Наверное, он напился и напридумывал себе всякого. Может, признавался в любви, может снова пытался поцеловать, а может просто наблевал Адаму на ботинки, а тот не смог ему этого простить. В это кажется так просто поверить, пусть Милле и знает, что всё это ложь.

Он не был пьян, они целовались. Целовались несколько раз и чуть было не переспали. Точно переспали бы, если бы остались в комнате вдвоем. А теперь Милле оказывается в подвешенном состоянии и не знает, что делать. Разве что он точно пошлет Адама нахуй, если тот и в Корее будет делать вид, что ничего не было. Или если предложит снова стать друзьями. Будет хорошо, если он сможет его послать, потому что иначе он разрыдается. Может, сможет сохранить похерфейс и.... Он так не поступит. Нет.

Вот только надежда не особо помогает успокоиться. Зато помогает Адам с синяками под глазами и слегка уставшим видом, Адам, который обнимает его и одним своим "я скучал" ставит на место все шестеренки внутри Милле. Я тоже, тоже, — шепчет про себя, потому что боится спугнуть. Они все еще не поговорили о том, что происходит и произошло, но только Милле намерен припереть, прижать и раздеть, Адама к стенке. Он слишком долго об этом фантазировал.

Часть Милле рада, что в самолете его место оказалось рядом с Саймоном, чистая случайность, но все-таки приятнее сидеть с кем-то знакомым — почти другом. Ему хочется поделиться с кем-то, хоть чуть-чуть ослабить узлы напряжения, но Милле понимает, что единственный, с кем он должен говорить — Адам. Так что ему остается только ждать.

Ждать, когда они приземлятся и закончат проходить паспортный контроль. Ждать автобуса и рассадки, а потом еще час ждать, пока их отвезут в отель и только так. Только там он позволяет себе найти Адама, сначала взглядом, а потом с улыбкой, почти что робкой, подойти к нему в очереди на получение номерка.

— Клянусь, если у нас на вечер запланировано что-то кроме ужина, я объявлю бойкот и запрусь в комнате. Возможно, возьму тебя в заложники. Или просто возьму. Блять.

Милле волнуется, пока они поднимаются в лифте вместе еще с парой ребят, нервничает, когда Адам открывает их номер и еще больше когда он его закрывает. Им всем дали час на то, чтобы отдохнуть, принять душ и переодеться после долгого перелета. Милле кидает рюкзак на кровать — не двуспальную, а одиночную, впрочем, при желании их можно было бы сдвинуть, и говорит прежде чем прозвучит что-то еще: Я первый в душ.

Может, он жалкий трус, но ему нужна отсрочка и холодная вода, иначе вскипит здесь и сейчас.

Стоило оказаться рядом с Адамом, как всё встало на свои места. Наверное, Милле просто переволновался. Напридумывали негативных исходов. А теперь ещё и перевозбудился, потому что эти попытки Адама задержать его в комнате шиты белым нитками, так что у Милле внутри всё сжимается и переворачивается по несколько раз, словно надеясь проверить все существующие теории гравитации.

Он много чего хочет проверить, но откладывает на потом. И когда Адам оказывается прямо рядом с дверью в ванную, Милле не сдерживается и притягивает его к себе, а потом вдавливает в стену, как и хотел, не оставляя и пары миллиметров, чувствуя его бедра у своих, чувствуя его член и пресс, всё его тело, на которое Милле уже отродился по несколько десятков раз. И, черт, кажется, стук встречи спины Адама со стеной выходит болезненно глухим, так что Милле искренне надеется, что не сделал Адаму больно, вот только если Милле продолжит его так целовать, то точно сделает больно, на этот раз губами. Сердце стучит гулко и отдаётся эхом в ушах, Милле целует Адама не переводя дыхание и, кажется, скоро начнёт задыхаться, но даже угроза гипоксии не способна сейчас его остановит, разве что собственный плохой юмор.

— Так значит, ты категорически против чистого Милле и предпочитаешь погрязнее? — он выдыхает прямо в губы Адама с легкой улыбкой, а потом, без предупреждения, обнимает его, сдавливая почти до хруста.

— Я боялся, что ты игнорируешь меня. Что больше не хочешь видеть. В последнем Милле не готов признаться, так что просто проглатывается слова и смотрит на Адама так, словно боится потерять из виду.

Адам ведёт себя так, словно целовать парней ему не в новинку. Впрочем, по части поцелуев у него опыта явно больше, чем у Милле, но Лантоши не собирался просить себе фору, как впрочем и говорить Адаму о том, что ни с кем не целовался до него. Тогда Адам точно всё неправильно поймёт, особенно если Милле не уточнит, что секс у него был и не раз. У Адама впрочем, он тоже точно был, потому что то, как он уверенно, без тени смущения, тянет Милле на кровать не оставляет сомнений в его опыте и желании.

Стояк Милле тоже не оставляет сомнений, особенно когда Адам так напрямую спрашивает о дрочке. Милле сглатывает, но не теряется и, целуя шею Годфри, отвечает: Ммм, достаточно грязно. И тебе придётся поверить мне на слово, если только, — Милле выгибается и прикусывает мочку уха, дразняще добавляя, — ты первый не расскажешь мне свои фантазии.

— На тебе слишком много одежды, на мне кстати тоже,— Милле не спрашивает разрешения и не позволяет усомниться в правильности своей действий, когда стягивает с себя футболку, а потом тянется за рубашкой Адама. Милле знает, что тело у него горячее, но знать это одно, а совсем другое — это видеть реакцию парня, по которому сохнешь и только и хочешь, что стащить с него штаны.

Милле выгибает бровь, спрашивая: Ну как я тебе? и ждёт, потому что молчание затягивается или это только в его голове секунды становятся минутами.

Милле обожает это. Обожает делать это. С того самого дня, как впервые засмотрелся на парня вдвое старше себя, когда рассматривал парней на улице, мужские ноги, руки, плечи, когда стал мастурбировать на порно и представлять парней. Только парней. Девушки могли быть красивы, объективно привлекательны и все же не вызывали ничего, никакого шевеления в трусах. Милле не спрашивал почему так, не переживал и не сомневался, конечно, он понимал, что это не особо удобно, а местами и небезопасно, но, блять, такие моменты, как сейчас, стоят всего.

Адам оказывается горячим и тающим, он был таким с их первой встречи, когда Милле еле сдерживался и хотел завалить его. Прямо сейчас Адам под ним и теперь уже Милле хочется дотронуться кончиком языка до его самых интимных и нежных мест, сделать ему так хорошо, как никто и никогда не делал. Сделать с Адамом всё, что он так долго хотел. Милле хрипло выдыхает, с трудом проглатывая слюни, и целует Адама с явной жаждой, его кроет от вида Годфри на кровати, ломает от того, как невинно и в то же время соблазнительно он выглядит под ним, воплощенная мечта. Милле заводится еще сильнее от его рук на своем теле и сам не прекращает трогать.

— Я хочу тебя, — выдыхает и углубляет поцелуй, сам понимая, что торопится, что не должен быть таким напористым, не должен обхватывать бедро Адама ногами, не должен упираться коленом в его член, но, боги, он так долго ждал, что теперь сошел с ума. Милле почти стонет и тихо радуется тому, что смазка, презервативы заныканы где-то далеко в чемодане, он не сможет их достать и уж точно не сможет лишить Адама девственности. По крайней мере сейчас. Их секс, у них ведь точно будет секс, должен быть нежным, красивым, он точно не должен случиться сейчас, когда Милле нахуй снесло крышу и тормоза и он готов стянуть с Адама штаны и развернуть лицом вниз. Он не такой, он не будет таким с ним.

И все-таки Милле почти рычит, когда Адам случайно задевает его член рукой, прикосновение отзывает такой томительной болью, что Милле прикусывая губу, смотрит умоляюще. Блять, блять.

— Адам, я... Ох, господи, — смешно признаваться, Милле никогда раньше не просил. Те парни, с которыми он был, всегда знали его желания и... были только рады, а еще почти всегда брали сами (в руки и в рот), они прекрасно понимали, что будет дальше и что надо делать. Но Адам не знает, и от этого Милле сносит крышу еще сильнее, но в то же время он чувствует себя лжецом, чертовым двойным агентом, и, наверное, он должен признаться, что уже был с парнями, вот только почему-то Милле кажется, что после такого Адам точно не захочет с ним спать. Нет. блять. нет. Милле заставляет себя разорвать поцелуй и посмотреть на Адама, который с этими растрепанными волосами и покрасневшими от поцелуев губами выглядит прекрасно, даже божественно, достаточно, чтобы Милле ощутил дрожь в теле и выдохнул с благоговением: О нет, ты идеален.

Я пропал.

Милле отползает в сторону с недовольным стоном и мучительно кусает губы. Целоваться с Адамом — прекрасно, замечательно, сногсшибательно, но Милле уже готов к следующему этапу. Адам же, очевидно, еще нет, и Милле не знает, стоит ли сообщать о количестве лубрикантов и презервативов в своём чемодане. Ответственность — очень важно, — формулирует с трудом, мыслями ещё в том моменте, когда он был на Адаме, а Адам был под ним. Главное, что они понимают друг друга.

Косится против воли, а потом поворачивается на бок и приподнимаясь на локте, косится на Адама, все еще обдумывая вопрос про кровати. Не заметит, но услышит. Милле прикусывает губу, а потом улыбается: Так и какой смысл был занимать кровати? Так бы и сказал, что на обеих хочешь полежать. И на мне тоже.

Милле все еще может шутить, пряча за словами свое беспокойство. Адам, пусть и выглядит расслабленно, все-таки избегал его и, возможно, будет избегать снова или начать делать вид, что ничего не происходит между ними. Милле не нравится оба варианты, отношения становятся сложнее, когда происходит переход от дружбы в романтике, - думает отстраненно и мягко прикасается к волосам Адама.

- Нет, - Милле слегка прищуривается, а потом шепчет: Я хотел поцеловать тебя в ту же секунду, когда увидел в аэропорту. То, что он скучал и сходил с ума, Милле проглатывает, продолжая перебирать пряди, и, наверное, специально затягивая паузу, словно боясь того, что может быть дальше. Если ты считаешь, что это ошибка, то я отказываюсь говорить. Нет, его голос не дрожал, может быть, чуть-чуть, в самом конце, Милле меняется в лице и прикусывает щеку изнутри, выпячивая подбородок, словно готов драться, если будет нужно. Подушками, конечно, же. Задница Адама так и просит, чтобы ее... отшлепали.

— Ты ничего не портил. Милле тянется к Адаму и берет за руку. И вообще хватит брать всю вину на себя, я тоже не просто рядом стоял. Милле чувствует, как сердце бьется быстрее и щеки неожиданно начинают гореть. Чувства такого рода... Какого такого? Милле очень хочется спросить о том, что чувствует Адам и что там кажется ему нереальным, но это смущает, поэтому Милле начинает говорить о том, что ощущает сам, почему-то это кажется менее неловким прямо сейчас.

— Я точно чувствую к тебе не то, что чувствую к друзьям. Я это не выдумал и не... свернул не туда. Милле слегка прикусывает губу, прежде чем сказать то, что планировал не рассказывать никогда. Если уж на то пошло, я всегда был не там. Он не должен это рассказывать, не сейчас, когда они валяются на кровати и так близки к тому, чтобы снова начать целоваться. А еще есть вероятность, что Адам разозлится или почувствует себя обманутым и больше не захочет ничего с ним, потому что он не был достаточно откровенен и честен с ним. Милле просчитывает в уме варианты и боится самого худшего. 

— Адам, меня всегда тянуло именно к парням. Я пытался несколько раз быть другим, я пытался, правда, но это не работало. И когда я встретил тебя... Всё пошло по пизде.

— Прости. Мне стоило сказать это сразу, как только мы начали дружить. Я боялся, всё испортить. Ну знаешь, то, как мы общались, то, как ты вел себя со мной. Я не был уверен, что тебе будет комфортно. Но на деле это было оправданием, потому что... Черт, я никому еще такого не говорил. Как же тупо он должен звучать. Короче говоря, скорее уж, это из-за меня ты свернул не туда. Милле чувствует, как внутри всё холодеет. Он сглатывает, все еще продолжает нарочито спокойно: И всё, что происходит, для меня реально, но я пойму, если ты не захочешь больше ничего со мной. Хотя я очень хочу верить, что этого не случится.

— Я уже сказал тебе, что чувствую и чего хочу. После того, что было, после того, как я целовал тебя, я точно не смогу дружить, как раньше. Знаю, эгоистично, но иначе это просто порвет меня изнутри. Милле не знает, должен ли отпустить руку Адама или что будет делать, если Адам сейчас сам вырвет свою руку и уйдет из комнаты, может, попросить поменять соседа или еще чего. Это в любом случае разобьет Милле сердце, но если это цена за первую любовь, наверное, Милле будет готов ее заплатить, пусть и не сразу.