Все сходят с ума с этим чертовым балом. Выпускники, потому что это их выпускной, те, кто помладше, потому что видят ажиотаж и хаос вокруг. Наверное так будет выглядеть конец света, — решает наконец Лантоши и ищет укромный уголок, где можно доделать домашку по биологии. В обычное время Милле бы наслаждался хаосом, но не в этот раз. Пожалуй, ему становилось немного напряженно от разговоров "кто с кем пойдет" и обсуждений "кто же станет королем и королевой выпускного". Нет, последнее его не волновало, но от девушек, бросающих многозначительные взгляды на всех свободных парней, было неуютно. Милле и сам понимал, что время идет, а он и в ус не дует, словно хочет нарушить вековые традиции и прийти на бал в гордом одиночестве. Даже если Адам будет тусить с ним весь вечер, его школьной репутации придет конец. Как говорится, нету тела, нету дела до тебя никому, а Милле, пусть и не цеплялся за свою свалившуюся (благодаря Адаму) популярность, еще меньше хотел чувствовать себя изгоем.

До бала остается неделя, а он уже отказал тем трем, довольно симпатичным девочкам, что нашли в себе смелость позвать Лантоши на бал в качестве своего партнера. И этот отказ превратился в бурную тему для обсуждения за сегодняшним обедом между, блять, практически всеми за их столом. Лили была очаровательна во многих отношениях, даже в отношении заданных в лоб вопросов, вот только Милле не был готов на них отвечать, так что сделал лучшее, что мог в данной ситуации, поперхнулся, покраснел и побежал на следующий урок со словами: О нет, чертовски опаздываю, сорян.

А теперь он сидит на крыше, потому что никакого урока у него в расписании нет, и самое смешное, если Пит и Джейкоб с Джоном об этом не знают, то вот Адам точно в курсе его расписания, потому что уже давно встречал Милле практически с каждого урока. Иногда Милле хотел съязвить и узнать, почему Адам не встречает с уроков свою партнершу для бала, но проглатывал свой яд, каждый раз, когда видел Годфри у дверей. Пожалуй, он слишком сильно привязался к Адаму, и теперь  расплачивается за эту привязанность сомнениями и тошными мыслями.

Адам не был фанатом азиатской кухни, но вот пригласил он почему-то наполовину японку Эми, и нет, Милле это не должно было задевать, в конце концов Адам с этой Эми дружил или был влюблен, Милле так и не понял окончательно, потому что в какой-то момент перевел тему. Он не ревнует, это глупо ревновать лучшего друга, но этот чертов бал рассеял все иллюзии, что были у Милле, и это оказалось болезненно.

Милле говорит себе, что ему просто нужно немного времени, в конце концов он никогда не хотел отношений, с Адамом у них тоже ничего бы не вышло, они классные друзья, может быть, даже были бы классными любовниками, но Милле знал, что захочет сбежать, если что-то станет слишком серьезно, в итоге лишь оттолкнет Адама и, скорее всего, потеряет, а это уже вызывало новый приступ тошноты. Так что да, ебучий бал.

Милле заканчивает с домашкой по биологии, потом делает еще и матан, а когда и с ним разделывается, тяжко вздыхает, потому что до следующего урока еще двадцать минут, а делать нечего. Можно было бы позалипать в телефоне, но только там стопудово сообщения от Адама и, может, обсуждение в их групповой чате "хули он сбежал от них". Прямо сейчас Милле не готов с этим разбираться, так что просто опирается на стенку и прикрывает глаза и, кажется, может так уснуть, но вздрагивает от прикосновения к плечу и резко открывает глаза, совсем недружелюбно рассматривая тронувшего его Адама. Поначалу даже ничего не говорит, только потом спрашивает уже более теплым, чем его взгляд, голосом: И как ты меня нашел, сладкий?

Милле не может сердится и грустить, когда Адам рядом. Милле даже немного бесится, что присутствие Годфри так на него влияет. Он слишком милый, — думает Милле и решает, что это должно быть противозаконно, милые парни должны облагаться дополнительными налогами и штрафами, а ещё носить таблички «осторожно, украду твое сердечко». Хотя, наверное, это будет бессмысленно, Милле бы никакие таблички не остановили, и, предположительно, других идиотов, которые клюнут, тоже ничто не остановит.

— Значит, мне пригласить Саймона? — Милле выгибает бровь скептически, а потом вздыхает, — Мы оба будет отлично смотреться в костюмах. И если сможем игнорировать друг друга весь вечер, то, пожалуй, даже не прикончим никого.

— Ты не дебил, и... ничего не происходит, — Милле немного мнётся, а потом добавляет, — Просто кажется неправильным приглашать того, к кому я не испытываю симпатии. А тот... с кем я бы хотел пойти, то есть ты, уже занят. Он не хочет вдаваться в подробности, так что просто наклоняет голову и укладывает ее на макушку Адама: И этот кто-то итак обращает на меня внимание. Просто это не вариант. Милле не знает, зачем добавляет, может, это какая-то тупая гордость, которая заставляет его доказывать, что он совсем небезразличен объекту своей симпатии. Милле сам с себя ловит фейспалм, но тут уже ничего поделать. Он почти уверен, что даже так Адам ни о чем не догадается. Даже если начнет один за другим перебирать круг людей, кстати сильно расширившийся, с кем общается Лантоши.

— Знаешь, в моей школе, ну прошлой, мы собирались в зале, вручали награды, а потом расходились и те, кто хотел, тусили сами в парке или... кто куда в общем. А здесь все сходят с ума, — Милле пожимает плечами, думая о том, что здесь он лишний, не на своём месте, недостаточно хорош, не вписывается... и не говорит ничего из этого, потому что отчасти надеется, что Адам сам поймёт, нашёл же он его по запаху.

То, что Адам нашел его, это удивительно, но не так удивительно, как его "по шлейфу запаха", потому что Милле сам хотел так пошутить, но вместо него, будто бы мысли прочитав, так шутит Адам, и у Милле против воли всё внутри сжимается. Если бог действительно существует, то он мудак, что сотворил парня, будто бы специально предназначенного для него, натуралом. Да, толерантным, понимающим, терпимым, но натуралом. Милле думает, что пора совершать каминг-аут себя и своих чувств, а потом уползать лечить разбитое сердце. И да, устанавливать границы и дистанцию, не спать больше с ним в одной кровати и не зависать часами в комнате, болтая. Они все еще будут друзьями, просто Милле нужно остыть. Потому что сейчас, когда Адам касается его шеи, сердце у Милле колотится так, словно он бежит марафон. Придурок. Тупица. Милле никогда не думал, что будет одним из тех идиотов, что ловят краш на натурала или на друга или на друга-натурала. Лучшего, блять, друга-натурала, который одним своим присутствием будет возносить на вершины рая и свергать оттуда сразу в ад. Вдвойне тупо, что все эти тайные страдания и кипения он может прекратить, взять паузу, поставить точку, оставить эти чувства и жить дальше. Начать спать с другими парнями, наконец, потому что, ну нахер Адаму этот его целибат?  Спасибо, Милле, ты, конечно, молодец, не то, чтобы я об этом просил...

Милле понимает, что молчит уже слишком долго, а Адам не отвлекает, просто сидит рядом с ним, пахнет персиками и малиной, теперь Милле различает и этот кисловато-сладкий оттенок. Адам совсем рядом и... Я бы тоже нашел тебя по запаху. Милле требуется вся его сила воли, чтобы думать не о тепле Адама, а о том, что через пять минут начнется перемена, и ему нельзя опаздывать на следующий урок, потому что биологичка живьем съест и тогда уж лучше сразу не приходить, а идти к медсестре и слезно умолять дать отвод и...

— Не хочу никуда идти, — выдыхает тихо куда-то в волосы Адама, а потом так же тихо продолжает, — Делать ничего тоже не хочу. Хочу остаться тут с тобой.

Милле не совсем согласен, что в этой школе делать нечего, здесь все-таки огромная библиотека и компьютерный зал с новенькими ноутами, а еще есть три лаборатории, теннисный корт и даже бассейн. Пожалуй, если он и замечает разницу между собой и Адамом, то именно в такие моменты, когда он, как абориген, восхищается современными технологиями, которые так давно привычны Годфри.

Милле хмыкает и показательно морщится, прежде чем ответить на сам вопрос по алкоголь: Корпоративы, фу, гадость, никакой работы в офисе, спасибо. Он еще не знает, кем хочет стать, когда вырастет, Адам, кстати, тоже, но в отличие от Линды с Робом, мистер и миссис Годфри знали за своего сына: Буду, но без фанатизма, Иначе я просто не вынесу этот вечер, Не хочу, чтобы Линда и Роб потом видели меня блюющего в раковину. Милле все ещё думает про школьный бал и корпоративы. Не дай бог пройдёт время, и они с Адамом превратятся в первоклассных зануд.

Давай никогда не вырастать. Лантоши снова вспоминает свой день рождения и день после него. На самом деле та суббота с Адамом была лучшим из всех подарков, весь Адам — сплошной подарок для Милле, пусть он и не настолько самоуверен, чтобы считать Годфри только своим. В конце концов Адам принадлежал каждому из своих друзей в равной степени.

— Ох, ну, там я научился драться, пить и курить. Завёл первых друзей и первых врагов. И насчёт врагов я не шучу... один мудак задирал меня весь пятый класс, а потом и руку сломал. Милле поджимает губу и не рассказывает, как потом чуть было не проломил ему череп трубой, — В основном я как раз тусил в школе или на ее территории с теми, кому по большему счету некуда было пойти. Но, честно, было весело, обычно мы играли в игры, — Милле ухмыляется и начинает перечислять, — догонялки на смерть, поймай пулю или, кхм, пол это лава, ещё были словесные игры, в некоторые мы с тобой уже играли, — Милле надеется, что Адам не посчитает его друзей отсталыми, потому что это не так, те ребята может и не обладали обширной эрудицией, но зато все были классными, настоящей бандой, где никто не даст в обиду. На секунду Милле понимает, что ему не хватает их всех, а им, скорее всего, не хватает его. Лантоши затихает и немного мнётся, потому что не уверен, что Адаму все ещё интересно. Не уверен, что сам сможет продолжить. И черт, удивительно, как Адам чувствует его и всю его смену настроений, Годфри трясет его (буквально вытрахивая всю ностальгию) и начинает про пестики и тычинки, так что Милле смеётся и произносит игриво: Я ещё и показать могу. Как думаешь, что со мной сделает директор после демонстрации?

Они говорят ещё про задание по физике, Адама мимоходом вспоминает Патрика, а Милле практически умиляется его постоянной антипатии, и еще обсуждают, как в пятницу пойдут на матч по регби, потому что Джейкоб вышел с командой в полуфинал. И, конечно, они уже опаздывают на урок, в коридорах никого нет, так что наверное, поэтому Милле останавливается и спрашивает быстро, словно может передумать: А ты бы пошёл со мной на бал? Ну, если бы был свободен?

Когда вопрос повисает в воздухе, Милле понимает, что совершил ошибку. Ему не хватает смелости посмотреть на Адама, так что он просто разворачивается, делая рукой жест «да нет, забей» и сворачивая за угол по направлению к биологии, и еще надеется, что Адам не увидел, как покраснели кончики его ушей. Придурок.

И... Он все-таки не идет на биологию, слишком взволнованный и даже немного испуганный, уходит в мужской туалет на третьем этаже, потому что там еще есть душевые кабинки и скамейки, где можно отсидеться. И, похоже, отсидеться нужно не только ему, на скамейке сидит Саймон, о котором они с Адама вспоминали не больше десяти минут назад, Саймон, которого Адам сказал не приглашать на бал, а Милле лишь закатил глаза. Он и не собирался, но если уж ему сидеть тут с этим мудаком, то стоит хотя бы поздороваться.

Милле не то, чтобы хотел зайти из-за спины, просто Саймон сам так сел, а Милле выдал негромкое: Привет, — только когда подошел достаточно близко и... Саймон аж подпрыгнул, а еще почему-то побелел и выронил телефон, а Милле потянулся за ним, он не хотел подглядывать, зачем чужие секреты, если есть свои?  Но Милле видит переписку, а еще фотку и всё... понимает. Саймон выглядит так, словно сейчас провалится под землю и либо начнет умолять, либо прибьет его дверью душевой, а труп закапают тут во дворе, так что Милле выпалывает, почти не подумав: Пойдёшь со мной на бал?

Слова звучат оглушительно в повисшей тишине, Саймон не говорит ни слова, но его зрачки расширяются в два раза. Милле не даёт ему времени подумать и настаивает: Пойдём. Пожалуйста. Может от того, что Милле первый раз его о чём-то просит, а может от того, что просит именно в этот момент, Саймон кивает, а Милле улыбается быстро: Супер, тогда встретимся уже в школе, да? Милле подсаживается на скамейку и на этот раз спокойно реагирует на оценивающий взгляд Саймона: Я поэтому тебе не понравился? Гей-радар работает у тебя наоборот? Это не то, чтобы признание, но довольно забавно, что первым, перед кем Милле косвенно подтверждает ориентацию, становится именно Саймон. Пожалуй, они впервые начинают разговаривать, так что Милле позволяет себе спросить, что было между ними с Адамом, и Саймон, конечно, советует спросить напрямую у Адама. На что Милле реагирует в манере, значит, было: Ага, значит что-то было. И нет, они все еще друг друга раздражают, но как ни странно, сейчас Милле ощущает странное взаимопонимание. Идея пойти на бал больше не кажется пугающей. В общий чат Милле пишет, что пригласил кое-кое, но не отвечает на вопросы о том, кто она. Саймон ребятам подсказок тоже не дает.

А 24 декабря они все встречаются перед главным залом. Лили выглядит просто роскошно в своем светлом платье и со сложной высокой прической, украшенной тонкими, будто бы стеклянными нитями. Ее выбор стал для всех сюрпризом, но зато ее партнер кажется до жути довольным. Милле подмигивает Саймону: Я был прав, мы будем отлично смотреться в костюмах. И не отвечая больше ни на один из вопросов, берет парня за локоть и гордо дефилирует вперед. Они, конечно, не производят фурора, но внимание на сегодняшний вечер им обеспечено, особенно когда они начинают танцевать. Милле не ожидал, но, к его удивлению, он неплохо проводит время, даже с попытками Дэнни вклиниться в их с Саймоном беседу и узнать не пара ли они. Лицо Саймона надо было видеть в этот момент, и вообще кажется он немного смущается такого внимания, зато Милле вовсю смеётся и подшучивает над Дэнни и чуть-чуть над Саймоном, который неожиданно оказывается приятным парнем (пусть и занудой). И теперь Милле понимает, почему Адам подружился с ним. Саймон не Адам, но Милле думает о том, что мог бы увести его на крышу и попробовать поцеловать, даже если там он его пошлет. Может, он хочет сделать так назло Адаму, который с самого начала вечера не отходит от своей новой подружки. Ладно, может, Милле сам виноват, что сразу увёл Саймона на танцпол и что не предупредил Адама о своём выборе, но... Пожалуй, он все-таки злится. И да, Милле обещал рассказывать Адаму о своей грусти, но тут нет грусти, только желания разъебать что-нибудь или выебать кого-нибудь.

В какой-то момент Саймон приглашает на танец девушку из хора, а Милле пользуется случаем и возвращается к ребятам, где приобнимая Адама за плечи, спрашивает: Потанцуешь со мной?

— И кстати, ты был прав, мудрейший и несравненный, — Милле улыбается очаровательно и продолжает, — Мы с Саймоном и правда всё выяснили. Пожалуй, он мне нравится.

Милле замечает, как Адам надевает маску и уклоняется от прикосновения, Милле не знает, почему от этого пробегает холодок, часть хочет прижать Адама к себе и сказать что-то вроде "эй, это же я", а другая... Она заставляет его испытывать еще большую злость. То есть, теперь ты избегаешь меня? И танцевать Адам с ним больше тоже не хочет, смотреть, кажется, тоже, так что Милле даже не прячет болезненную гримасу от этих слов.

— Мне кажется, ты немного не понял, — начинает терпеливо объяснять, — Саймона я пригласил для привлечения внимания того, кто мне нравится, — произносит нарочито беззаботно, не только Адам тут актер, — Как думаешь, у меня вышло? Милле не знает, чего добивается, когда смотрит на Адама так вызывающе, может, он ищет хоть какой-то проблеск волнения или ревности, вот только не находит, Адам спокоен, вежлив, а еще будто бы отстранен, несмотря на свою улыбку и даже то, как он все еще держит Милле за рукав. Эй ты, люби меня, — думает Милле и неожиданно чувствует страшную усталость, он такой идиот, что устроил это представление, всё бессмысленно.

— Я не мог тебе сказать, — у Милле пересыхает в горле и, кажется, начинает болеть голова, а он даже не пил. Можно, конечно обвинить шум музыки и духоту, но он понимает, дело не в этом, — Ты и был целью.

Рождество, подарки, праздники, наверное все это не для него, слишком хорошо, чтобы быть правдой для мальчика из гетто. Милле хочет, чтобы кто-то выключил свет или даже выключил его. Он не хочет знать, что будет дальше, потому что ничего хорошего точно не будет. Наверное, вселенная его слышит, потому что на стену выходит директор и начинает награждение, все притихают, и на этот раз уже Милле пользуется этой паузой. Он не уходит от Адама, может, потому что ждет, когда Адам отойдет сам и это и будет ответом после которого уже не нужно будет ничего ждать. Наверное, он эгоистичен, раз рубит с плеча и вот так психологически прижимает к стенке, но иначе не может. Или может, но уже не хочет. Видеть Адама с другими слишком тяжело, думать о том, что у него возможны с кем-то отношения тоже. Раньше, пока эти мысли были лишь чистой теорией, проблем у Милле возникало, и он считал, что не возникнет. Идиот. Оказывается, он точно такой же, как и его отец, который покинул мать, может лишь разрушать.

Сначала Милле думает, что ему послышалось, потому что невообразимо даже подумать, что Адам скажет такое. Что признается в любви и начнет говорить так много и спутанно, вот только Милле понимает его в точности, словно у них в голове одна каша на двоих. И, кажется, чувства тоже. Милле замирает и не позволяет себе ни одного слова и даже звука, слишком важным становится то, что говорит Адам. У Милле перед глазами кругом зал и, кажется, вся земля сразу, а в голове столько вопросов, на которые срочно нужен ответ, что, кажется, задавать их нужно прямо сейчас, чтобы успеть к полночи.

И все-таки подспудно Милле понимает, что сейчас давить на Адама не стоит ни вопросами, ни чувствами, так что Лантоши берет Годфри за руку и мягко переплетает свои пальцы с его: Это ты потрясающий, без шуток. Я не хочу отпускать тебя ни на секунду, пусть это и граничит с помешательством. Милле коротко улыбается, а потом приближается и шепчет на ухо Адаму, почти что касаясь губами мочки: Я хочу один танец. Ты ведь подаришь мне его? На самом деле я хочу гораздо больше, но для начала стоит выровнять дыхание. И здесь шумно. Мы можем пойти куда-нибудь в класс физики, например и поговорить.

Ладно, Милле понимает почему нет и все-таки... Ставит галочку получить свой танец. Может, это просто желание застолбить Адама и тогда это очень тупо и эгоистично, но еще это возможность оказаться к нему близко и опустить руки на талию, слегка прижимая к себе и... Это может подождать, — решает Лантоши и кивает на предложение Адама отойти и вернутся. Возвращаться, конечно, он не захочет, но не все желания должны исполняться.

— Почему ты думаешь, что это неправильно? — Милле не особо вдается в формулировки, лишь присаживается на стол парты и указывает на себе и Адама и пространство между ними, — Если мы оба чувствуем, ну, то, что чувствуем, боги, нет, я не буду смущаться, то разве это не... прекрасно? Нет, он все-таки краснеет и говорит чуть приглушено, но все же уверенно: Я никогда не чувствовал ничего подобного и... рядом с тобой мне всё кажется возможным. И... Мне казалось неправильным признаваться тебе в чувствах, мы ведь друзья. У меня никогда не было такого близкого друга, я не хотел терять тебя, а потом оказалось, что смотреть на тебя с другими — сводило меня с ума, я тоже заревновал и... Так глупо, потому что я и подумать не мог, что ты тоже влюблен.

— И я ничего не говорил Саймону, но, мне кажется, он сам всё понял про меня. Я, хм, можно сказать узнал его секрет, но я не могу тебе рассказать о нем, потому что, думаю, он бы этого не хотел, но между нами никаких недопониманий нет, мы, думаю, стали на шаг ближе к тому, чтобы подружиться. Однажды. Когда я окончательно разберусь, что между вами было.

— Адам, я по уши в тебя влюблен, — Милле и сам не понимает, как умудряется говорить такое так спокойно, когда его сердце практически выскакивает из груди, он делает шаг к Адаму, а потом еще один, — Я не думаю, что это мимолетно, мне кажется, это чувство внутри срослось со мной и стало моей частью и будет становится лишь сильней. Я знаю, что прошу многого и, возможно, испугаю тебя, но я... черт, я слишком долго молчал. Я хочу с тобой чего-то серьезного и настоящего. Я хочу стать твоим парнем.

Милле подходит еще на шаг и ловит руку Адама, сначала поднося ее к губам и целуя, а потом и наклоняясь к губам Адама, чтобы совсем легко коснуться их своими: Теперь целовал.

Милле смущается, потому что не ожидает такого вопроса в лоб, и почти сразу начинает оправдываться, будто пойманный на горячем: Я не то, чтобы думал, тело тогда само реагировало, но, боги, я не делал ничего такого, не разглядывал тебя, пока ты спишь и... Не дрочил на тебя, потому что считаю неправильным дрочить на людей, если они не в курсе и... Ему явно пора заткнуться, иначе он расскажет Адаму еще кучу всего компрометирующего, и как же хорошо, что Адам целует его, несмотря ни на что. Как хорошо он целует его и целуется сам по себе, у Милле дыхание захватывает и единственное желание теперь — увезти Адама подальше ото всех и целовать всю ночь на пролет, правда, он взорвется от возбуждения, но оно будет стоить того, Милле ни секунды не сомневался. Он не понимает, почему они не сделали этого раньше, ведь очевидно, что их тела отлично соприкасаются и вжимаются друг в друга впадинка к впадине. Милле весь превращается в мешанину из мыслей и чувств и, когда Адам перестает его целовать и говорит: Хочешь встречаться? Не знаю почему, но сейчас это кажется классной идеей.

— Только сейчас? — Милле опять смущается и выдыхает уже куда-то в плечо Адаму, пока тот гладит его по волосам: Если ты не сомневаешься, то не стоит. То есть, да, я бы хотел. Он хочет еще добавить, что у него никогда не было отношений, но Адам это и так знает. Почему-то Милле чувствует себя дурачком и немного отстраняется. Может, он слишком многого хочет, а потому спрашивает сразу, чтобы не надумывать лишнего: Хочешь оставить всё это в тайне или скажешь кому-нибудь? Милле раздумывает над тем, хочет ли быть чьим-то секретом, а именно, секретом Адама, который целует его сейчас, но будем честны, для него всё слишком неожиданно и вряд ли сейчас он в полной мере отдает к себе отчет в своих действиях. Милле вот в себе неуверен, так что отстраняется слегка и говорит: Нам не нужно что-то решать сейчас или торопиться, пока что можем вернуться в зал и... хорошо провести время.

Может, на самом деле он совсем не понимает Адама или не считывает атмосферу или Адам тоже его сейчас не понимает. Я не это имел в виду. Черт. Милле не страдает косноязычием, но ему явно не переплюнут Годфри, который умеет исторгать 100 слов в секунду так, что к концу предложения ты уже не понимаешь, что было в начале. Милле прикусывает язык и ждет момента, чтобы ответить, не потеряв самую первую мысль, но все-таки Адаму удается его подловить.

— Нет, я к тому, боги, не думал, что придется это объяснять. Короче, на порноактеров не распространяется, ну потому что они сами снимаются и как бы знают, по крайней мере подозревают возможность дрочения... Но обычные люди не должны быть объективизированы и... Раз уж ты теперь в курсе, мне нужно твое разрешение, — ему удается сохранить серьезную мину при очень плохой игре, — И даже разрешаю спрашивать ну, всё что хочешь знать. Милле оставляет при себе свои сомнения и ревность к той, кому достанется танец, он все еще не понимает, как себя вести теперь и что именно поменялось и может ли он теперь открыто проявлять свою симпатию.

Адам уже открыл дверь и остановился, дожидаясь его, а Милле подходит и мягко целует Адама в щеку и еще хочет сказать много чего глупого, но сдерживается, лишь проводит рукой по торсу и этот жест выходит чем-то вроде тайного прощания тут в темноте, где они кажутся только силуэтами.

— Я позабочусь о сердце Саймона, но ты тоже не давай ложных надежд, — ладно, он все-таки не сдерживается, в голосе легкое беспокойство несмотря на игривый тон. Бля, что со мной. Он не должен чувствовать себя так неуверенно, когда Адам оказывается вдалеке, но все-таки чувствует. Его признание, признание Адама, весь их разговор должен был поставить все точки над i, по крайней мере Милле так думал, но вместо этого он чувствует себя еще более запутанным, поэтому спешно достает телефон и быстро печатает: Придешь ко мне завтра? Или сегодня?

А потом ловит взгляд Саймона и какой-то он слишком понимающий, так что Милле показывает ему фак, дескать, не подглядывай, танцуй со своей хористкой, и нет, Милле старается лишний раз не смотреть на танцпол, вместо этого он находит Лили и Люка, которые стоят рядом с аттракционом их водной бочки и пары яблок на плаву. Люк весь мокрый, из чего Милле делает вывод, что выиграть главный приза для своей дамы ему пока не удалось.

Лантоши думает совсем недолго прежде чем стянуть пиджак и окунуться с головой в веселье. Ему тоже не особо везет, но по крайней мере Люк явно доволен помощью, а Лили хохочет уже над ними обоими. И, пожалуй, Адам со своей спутницей появляются вовремя, потому что победитель этой битвы над бочкой еще не определен.

Адам всего лишь отправляет другой эмоджи, а Милле уже лыбится и отправляет не свой любимый персик/баклажан, а не розовое сердечко. Слишком сладко? Идите нахуй, Лантоши слишком счастлив тому, что их связывает общая тайна о том, что они стали друг другу даже ближе лучших друзей. И, конечно, у Адама есть его разрешения, сейчас Милле готов на всё разом, хотя наверное дело в избытке эмоций, оставшись без Адама они будто бы стали ярче и острее и Милле уже не может контролировать их так, как в кабинете. Такая странная магия, что один и тот же человек становится для него и якорем, и бурей, пытающейся этот якорь сорвать.

Чертов фрукт.. Милле снова щелкает зубами и промахивается мимо яблока, потому что видит Адама и против воли расплывается в улыбке, а потом понимает, что Адам отправил ему что-то и... улыбается уже на новое сообщение от Адама, отправляя ему язык и персик, потому что не находит ничего лучше передающего его мысль. Он подмигивает многозначительно, но внутри весь сжимается от предвкушения и волнения. Конечно, он сомневается, что они зайдут дальше поцелуев, все-таки для Адама такой опыт впервые. И, если честно, Милле будет впечатлен, если Адам сразу станет готов погрузиться в бездну гейства. И все же Милле волнуется и чувствует себя девственником, а еще задается вопросом что там у них по позициям и ролям и... Так, всё, спокойно.

— Я и тебя могу таким сделать, — кричит уже вслед, потому что Адам исчезает раньше, чем Милле успевает к нему подойти и хорошенько прижаться своей мокрой грудью к его сухой. Это странно, но он почему-то чувствует тоску, хотя Адам здесь, совсем рядом, вот только от Лили его не увести, так что Милле остается с Люком, которому улыбается удача и яблочная богиня, а так же плюшевая лама, которая, очевидно, достанется Лили, и Милле совсем чуть-чуть завидует, но гораздо больше улыбается и восхваляет достоинства и охотничьи навыки Люка.

— Ты просто обязан вручить ей подарок прямо сейчас, — торжественно объявляет и не менее торжественно ведет его искать Лили с Адамом, и, если уж честно, у Милле свой корыстный интерес в том, чтобы прервать их танец и хотя бы еще на пару минут получить Адама в свое распоряжение. Так что когда он находит парочку у левого стенда, Милле делает свой ход и прижимает Адама к себе: Я все еще хочу свой танец, отдайся.

— Значит, никаких танцев, — понимает наконец Милле, но решает не заострять внимание. Только надеется, что у него еще будет шанс потанцевать с Адамом на школьном балу. Непонятно, почему это вдруг становится важным, Милле только предстоит с этим разобраться, пока что он шутливо протягивает Адаму руку, словно тот принцесса и торжественно, так же торжественно, как Адам разрешил дрочить на себя, произносит: Извольте сопроводить вас, сэр.

Милле знает, что со стороны ведет себя так же, как и всегда, дурачится, заигрывает и намекает, вот только сейчас всё становится взаправду, а не понарошку. Желание случайно коснуться Адама увеличивается, и, кажется, что Милле достаточно малейшего предлога для его осуществления. И все же он сдерживается, удерживает свое желание в дружеских рамках, хотя несколько взглядов, которыми он наградил Адама, слишком горячи для дружеских.

Милле садится на скамейку, рядом с Адамом, и спрашивает: Ламу, конечно же, забираем с собой? Нет, у него совсем не было мании отбирать у Лили ее вещи... Просто это ведь лама, Лили должна понять. Точно поймет, если узнает про их с Адамом день в зоопарке (и про кулоны), кулон - явное и ежедневное напоминание об Адаме, так что Милле носит его не снимая, хотя и боится, что может его случайно потерять. Милле косится на Адама в ожидании ответа, а сам думает о том, что успел Годфри обсудить с Лили и рассказал ли ей обо всем. Торопишься, спокойно. Он все еще не может нащупать баланс в их новых отношениях, когда так хочется позволить себе больше обычной дружеской нормы взаимодействий и в то же время еще нет уверенности, что так можно делать, поэтому Милле лишь слегка наклоняется и прижимается плечом к плечу Адама: Так что со школьной поездкой?

Иногда школьная жизнь со всеми ее перепитиями явно проходит мимо Милле, как бы и про бал, и про зимнюю поездку говорили на каждом углу, так что Лантоши худо бедно был в курсе, просто как-то не задумывался, что к нему это может хоть как-то относится. А теперь, если начать думать...

— Погоди, мы вроде как становимся выпускниками, о черт, — Не думал, что доучусь, — Милле очень хочет взять Адама за руку, но позволяет себе лишь задеть его локтем и чуть смущенно улыбнутся прости, я не хотел. или нет, вру, хотел... Сейчас ему хочется увести Адама куда-нибудь на улицу, где можно будет целовать его в вечернем сумраке и не думать о будущем и планах. И о том, что они вроде как полетят в Корею или Японию, Милле так и не понял куда, правда, с интересом следил за разговором двух девушек, готовых скупить минимум половину отдела японских комиксов, как понял Милле, не самого приличного содержания. И вроде как про парней...

— Значит, недельная поездка, хах. И нас будут селить в комнаты по двое? — Он не озвучивает то, о чем думает, ведь, скорее всего, Адам и сам поймет, что Милле хочет быть его соседом. Не только соседом, на самом деле.

— Знаешь чего сейчас хочет мокрая панда?

Милле честно хочет признаться, что ему было не до Кореи со всем этим балом и ревность (теперь это очевидно даже для него самого) к этой азиатке, которая, наверное, не понимает, почему пригласивший ее партнер сейчас сидит и обжимается со своим другом. Хотя про "обжиматься" -- лишь его фантазии, ведь Адам приобнимает его чисто по-дружески, никто не усмотрит в этом ничего романтического. Милле предпочитает не думать об этом, пусть и ощущает смутную неуверенность в том, что все же происходит и произошло между ними. Пожалуй, Милле все-таки боится перемен, но слушая привычное болтание Адама, расслабляет и улыбается совсем чуть-чуть.

— О черт, а я думал, это ты захочешь стать соседом Патрика, — Милле хитро ухмыляется и шепчет Адаму на ухо, словно делясь секретом, — Он так обрадовался, думаю, у него точно к тебе что-то есть, — заключает совершенно уверенным тоном и ждет, пожалуй, тычка от Адама или звуков отвращения, а потом думает не зашел ли слишком далеко, поэтому добавляет после короткой заминки: Конечно я буду твоим. Он не добавляет соседом, зато добавляет в свою фразу кое-что другое: многообещающую интонацию и чуточку недосказанности, и боги, хорошо, что все еще выключен основной свет, потому что Милле, кажется, покраснел и нет, это не от алкоголя.

— Хочу, чтобы мы сделали как можно больше тиктоков, я уже давно планирую вторжение в твой инстаграм, Корея звучит как отличное поле действий. Подходящих к ним Люк со стаканчиками фруктового (конечно же, Люк ведь хороший мальчик) сок, немного мешает, потому что сразу же спрашивает про поле действий, а Милле, который не особо хочет его посвящать отшучивается про весь этот танцпол, где танцы становятся всё жарче, а значит, что алкоголь уже нашел своих почитателей. Милле мог бы оказаться в их числе, но он сейчас и без доппингов чувствует себя на седьмом небе. И, забавно, что он так не хотел, чтобы сегодняшний вечер наступил, а теперь не хочет, чтобы он заканчивался. Но на часах почти 11, а значит, часа через полтора им всем нужно будет вернуться домой, разве что кто-нибудь не захочет продолжить ночной кутеж в клубе. Милле был бы даже не против, вот только Адама точно никуда не пустят, а без Адама это не кажется таким уж волнующим и приятным, так что Милле просто смотрит на Годфри и улыбается тому, что тот всё еще сидит рядом с ним и, кажется, не хочет уходить.

— А с тобой приятно иметь дело, — в тоне гангстеров 30-ых (только шляпы и не хватает) отвечает Милле, на самом деле пытаясь скрыть смущение от того, что Адам говорит это сейчас, когда вокруг полно людей и, на самом деле смущают его не люди, а предательские мурашки, бегущие по шее вниз к пояснице.

И словно желая добить его, Адам предлагает проводить Милле до дома, и, если честно, Милле не ожидал того, как это простое предложение отзовется внутри. Адам — настоящий джентльмен, а ухаживания у него в классическом стиле романтических фильмов — проводить до дома, познакомиться с родителями, подарить цветы на свидании. Милле мог бы высмеять это в ком угодно, но думать, что Адам может быть таким с ним — обезоруживает и трогает. Милле никогда не думал, что может быть рад романтике, но вот и еще одно убеждение рассеялось как дым.

Он улыбается и кивает, не доверяя собственному голосу, и действительно забирает ламу, стягивая пиджак и прячет бедное плюшевое животное в него. Это выглядит палевно, но в этом и суть.Бутылку стягивает уже Адам, в конце концов из них двоих именно он — хороший мальчик и любимчик почти всех учителей. Милле с ухмылкой наблюдает за тем, как Адам еще и с директором успевает попрощаться, и втайне радуется тому, что знает его с другой стороны. Наверное, не стань они друзьями, Адам бы жутко бесил Милле своей правильностью. Бесил, раздражал, но не оставлял бы равнодушным. Скорее всего, с Патриком тоже что-то такое. Стоит быть начеку....

Они выходят из школы ровно в лучших традициях Золушки, когда часы показывают без пяти двенадцать, Милле ничего не может сделать с тем, что хочу сорвать с Адама одежду, но ограничивается лишь тем, что прижимает того к стене, огораживающей школу, и коротко, несоразмерно нежно целует, вжимая тело Адама в стену с грубой чувственностью. И отпускает с хитрой улыбкой: Ты будешь должен мне желание за то, что не потанцевал со мной сегодня.

Его требование не больше чем первая ставка торгов, Адам крайне редко соглашается без проведения переговоров и ответных махинаций, и Милле, если честно, наслаждается этой игрой, как и всеми другими, в которые они с Адамом играют.

— Ты бы хотел остаться сегодня у меня? — спрашивает, когда они уже почти подходят к дому, и добавляет быстро, — если бы не родители. Милле прокручивает в голове десятки планов по тому, как незаметно провести Адама в свою комнату или пробраться в его, но.... Вряд ли этот вариант на самом деле им подходит. Похоже, настало время проявить выдержку.

— Я прекрасно провел время, — Милле раздумывает над тем, должен ли теперь он проводить Адама или поцеловать его на прощание, а потом скрыться в доме и долго махать платочком из окна: Хочешь скажу глупость? Не то, чтобы Милле требовалось разрешение в любое другое время, но сейчас он выпаливает: Ты еще не ушел, а я уже хочу увидеть тебя снова.

Милле не знает, что его толкает или знает, поэтому так легко поддается импульсу, тянется и целует Адама пока тот пытается сделать фотографию. Наверное, смажется, — думает мимолетно и продолжает целовать. Сам виноват. Милле задыхается, но все равно не может оторваться даже, чтобы сделать глоток. Не надо было так меня трогать. Стояк в брюках — полбеды, гораздо хуже то, что Милле теперь не может отпустить Адама из своих рук и совсем не хочет представлять, каким одиноким почувствует себя. Гораздо более одиноким, чем, например, сегодня днем, когда он был уверен, что окажется не у дел.

- Черт, Адам, я... — они прижимаются друг друга, как склеенные палочки твикс, поплывшие от жары, по крайней мере жар, который чувствует Милле, несмотря на прохладный ночной ветер, настоящий, — я готов умолять. Чтобы ты остался.

Милле знает, что это неправильно и всей душой не хочет доставлять Адаму неприятностей, но телом хочет вжиматься еще сильнее и, черт, он и сам не замечает, что практически стонет, когда накрывает ладонью тыльную сторону шеи и пальцами касается линии волос. Адам прав, чертовски прав, звезды очень красивые, так что Милле намеревается смотреть на них, отраженных в зрачках Адама, потому что так красивее, Милле не представляет, что еще может быть красивее, чем Адам Годфри в костюме и в его руках, чем Адам Годфри, который практически сияет в этом звездном свете и, нет, Милле не будет сейчас шутить про то, что Годфри вампир, он запомнит и оставит эту шутку для более подходящего раза. 

Но, возможно, он сможет сказать Адаму, что тот лучший подарок на Рождество. Милле обязательно это скажет, когда снова сможет говорить, когда сможет оторваться от Адама, который, черт, развел его как ребенка с этим "посмотри на звезды, оп-оп", но взял его за руку так нежно и еще нежнее касался шеи. Милле и не знал, что она у него такая чувствительная, что он весь такой чувствительный, когда Адам рядом. И когда Адам все-таки дарит ему танец, Милле становится все равно, что тут нет праздничных огней и музыки. Партнер гораздо важнее всего остального. Его губы тоже важнее всего остального, так-то Милле забывает, что должен остановиться, и что не стоит пытаться залезть руками под рубашку Адама потому что... Почему? — тупо ведь, что нельзя касаться Адама напрямую, а не через одежду, она, конечно, ему чертовски идет, но без нее лучше.

Внезапно Милле отстраняет, весь красный, потому что понимает, что, возможно, совсем скоро увидит Адама без одежды и... Нет, он не будет признаваться, что пялился на него в раздевалке и хотел посмотреть на то, что спрятано в его спортивных боксерах, но... Черт, блять. Он явно потерял контроль, поэтому может лишь тяжело дышать, пока Адам все еще рядом, обнимает Милле, пока тот чувствует, как его предает собственный член, который стоит столбом и упирается прямо Адаму в ногу.

Даже возбужденным до чертиков Милле понимает, что спрашивать сейчас миссис Годфри о том может ли он переночевать у них — навлекать ненужные вопросы и недопонимания. Нас неправильно поймут, — хочет ответить, но потом осознает, что их-то как раз поймут правильно, особенно если застукают целующихся в одной кровати, потому что не может быть второго объяснения для тех поцелуев, которыми Милле хочет покрыть Адама. Но когда он будет делать это в комнате Адама, в их доме точно не должно никого быть.

— Если я поеду к тебе... то мы точно не будем спать. То есть... Черт. Милле смущается и немного опасается смотреть на Адама сейчас, когда практически признался в том, что планирует (планировал) переспать с ним и готов сделать это в ближайшем будущем. Милле все еще не до конца уверен в ориентации Адама, если уж на то пошло, и совсем не уверен, как они будут вести себя при следующей встрече и сам не знает, как будет себя чувствовать во время школьной поездки, притворяясь, что Адам для него — просто друг. Просто друг, которого я хочу разложить на каждой подходящей поверхности.

Милле тяжело вздыхает и хрипло произносит, буквально наступая на горло всем своим желаниям: Не стоит злить твоих родителей. Не хочу рисковать нашей поездкой в Корею. Отлепиться от Адама кажется невозможным, но то, что Милле снова может говорить, уже небольшая победа: Но я буду дрочить на тебя сегодня, если ты... ммм.. не против.

Лантоши не знает, откуда берется храбрость, когда он нерешительно, но все же касается пальцами твердого члена Адама и мягко надавливает, а потом накрывает ладонью, прежде чем ответить: Я и правда давно этого хотел. Господи, только бы это тебя не напугало.

— Но такого, — Милле обводит взглядом всего Адама, растрепанного и горячего как чертов кофе в столовой, который невозможно пить еще минуты три после получения, — я и не думал ждать. Он делает шаг назад, но все еще держит Адама за руку: А теперь тебе пора заказывать такси, Золушка, иначе сам знаешь кто отберет твою карету и хрустальные туфельки.

Нет, Милле ни о чем не сожалеет, потому что поступает правильно, потому что так будет лучше для Адама, для них обоих, если они перестанут торопиться и дадут себе время, так будет лучше.... Но стояк в штанах отдается мучительным ноющих ощущением, так что Лантоши прикусывает губу и на чем есть свет материт строгих родителей (и отсутствие презервативов со смазкой).