Иногда после Зоны Адама посещали видения и галлюцинации. Иногда он видел в реальности тени, вещи, которых не существует, и иногда ему нужна была помощь Лили, чтобы определить, что настоящее, а что нет. Адам провёл в Зоне слишком долго, чтобы вернуться без последствий. И все же отказаться от Зоны было не так сложно, как от Милле. Только это все сплошная чёртова трясина.

Когда Адам видит Милле, ему требуется время, чтобы различить фантазии и реальность, но Лили бьёт его ногой под столом, а значит всё правда.

Стоит, красуется. Выглядишь хуево - хочется сказать Адаму, и отвернуться. Только он и сам в пути потрепался, так что один - один, и Адам не может не смотреть, как пялился с первой встречи, так и продолжает. Милле садится напротив, а Адам чувствует, как электричество собирается на кончиках пальцев. В Зоне он бы уже вызвал грозу, но здесь он бессилен, всего лишь человек. Временами он уходил в Зону лишь для того, чтобы природа бушевала за него. На земле приходилось самому, без посредников показывать свои переменчивые настроения, в последние дни больше хуевые, чем приятные для общества.

Нахуй иди, вот почему, маленький почемучка.

Как же здесь этого не хватает. Ебнуть током Лантоши было бы самым сладким из всех возможных вариантов, но вместо этого он кидает в него картошину фри. Глупо. Он бы всю тарелку кинул, но это еда для них с Лили, за которую они еще даже не заплатили.

- Ну, чтобы избежать этого, может быть, - наконец-то что-то может сказать. Больше похоже на одиночные снайперские выстрелы в тишине. - Теперь говорю. Мы с Лили уехали.

Дышать становится легче. Главное - начать, а дальше слова у Адама появляются из воздуха, и превращается в серию коротких зарядов.

- Какого хуя ты здесь делаешь? Как ты нас нашёл и что это за криминальные замашки? Я не сказал, потому что, - не обязан отчитываться, потому что ты сам меня поставил перед фактом, потому что это было бы сообщением из вежливости, а мы в вежливость не играем, потому что... не стоит доверять красивым мальчикам, которые умеют очаровывать и разбивать сердце. И еще потому что ты не приехал через две недели, потому что двух месяцев тебе хватило, чтобы построить себе жизнь, потому что это бы ничего не изменило, потому что даже сейчас твое тупое выражение лица продолжает разбивать мне сердце, - не хотел этого. Не думал, что тебе это будет так важно, чтобы теперь ты за хуеву тучу километров выяснял, почему тебя не оповестили. - и все же он здесь. Адам всё-таки говорит правду, потому что чувствует будто это было бы справедливо, хотя и вряд ли окупает бы усилия Милле по их поиску: - И я ещё не знал, что уеду. Знаешь, у нас очень не регулярные свидания, чтобы успевать рассказать тебе все новости вовремя.

Адам вспоминает, как они с Лили всё обсудили. Лили спросила всё ли хорошо, а Адама лихорадило, сразу после поездки в квартиру Милле. И с Зоной, и с ним надо было завязать. Убежать так далеко, чтобы не было соблазна вернуться ни к разлому, ни по новому адресу Лантоши. Это все было бы самообманом и иллюзией. Годфри верил в Зону и в их с Милле обоюдные чувства, но с верой в этой жизни ему пора завязывать и начать наконец-то пользоваться советом Лантоши никому не доверять. Адам мог признать, что проебался - признавал он это перед Лили, а уже она напомнила ему про их первоначальную цель. И что может, нужно начать что-то новое. Лили давно ждала Адама.

Это не Европа, но выбирать не приходилось. Из Австралии сложно уехать, надо было быть реалистами и выбрать доступный для них вариант.

- Ты много раз слышал про наши планы, - напоминает ему Адам почти нравоучительно. - Ферма всегда оставалась лишь перевалочным пунктом в нашем плане. Просто я задержался. Теперь каждый на своем месте, осуществляет свои мечты.

В конце концов. Ради чего мне было оставаться?

- Кстати, я всё Лили рассказал, - Адам не уточняет, что он о них, потому что никаких "нас" не было. До Милле итак дойдёт о чем Адам, так страшившийся сказать, что начал спать с парнем и что ужаснее, влюблён в него. И нет, он рассказал ей не прям всё, Адам чуть улыбается, вспомнив, как Милле случайно его трахнул на Лилиной кровати - об этом его подруга никогда не узнает. Только вспоминать об этом, как и о всех других хороших или приятных моментах становится так больно, что Адам снова кидает остывшую картошку в Лантоши. Я даже не знаю, зачем это делаю.

Тем временем Лили и официантка у бара.
- Так что там происходит? - официантка показывает на Адама и Милле кивком.
- А, ну это парень этого парня, сейчас они ссорятся, а потом возможно займутся жёстким гейским сексом прямо за этим столиком, - невозмутимо отвечает Лили, но даже она удивляется, когда официантка просто хмыкает.
- Ясно. Значит, гамбургеры пока не нести.
- О, нет, несите, просто отдайте их мне, - быстро находится Лили, и они продолжают смотреть на импровизированое шоу уже вдвоём.

***

- Очень вовремя говорить, что это что-то для тебя значило. Может, теперь еще признаешься, что и я тебе был интересен не только как развлечение на время, пока ты тусуешься на ферме, попутно вынюхивая и выполняя миссии своих дружков?

Конечно, Адам и сам ни в чем не признавался. И старался держаться также, как Милле. Относиться ко всему легче, без романтизации их отношений. Тогда Адам говорил себе, что это просто весело и наебывал всех в том, что у него нет никаких особых чувств к Милле Лантоши. Только если Адам притворялся, то Милле же и правда ничего такого не испытывал. Адам хотел быть на него похожим. Но, наверное, мне всё-таки нужны романтические отношения.

И вот сука.

Их секс. Адама будто по лицу ударили. Да, я просто тренировал технику минета на тебе, мудила. А сейчас как раз в поиске трёх ниггеров, одному буду сосать, а другие попрактикуют на мне двойное проникновение. И даже сказать об этом не может. Вдруг этот идиот поверит?

И больше всего хочется послать его нахуй. Милле уже причинил столько боли, и Адам был мазохистом, раз позволял Милле говорить эти вещи и злиться на него дальше.

- Ты прав. Я не хочу быть рядом с тобой, - Адам кидает в него еще одну картошку, находясь на грани или даже уже пройдя её рубеж, - Всё это время я никуда не уезжал лишь из-за тебя. Своим присутствием ты тормозил нас с Лили, я просто не мог, я.. я... я влюбился в тебя и это со мной впервые. И ты просто этого не замечал, игрался со мной, и тебя все устраивало. Отличный вариант, и друг, и любовник, два в одном, но не надо париться, - пальцы начинают дрожать от гнева и обиды, и он выстукивает ими под столом какой-то нервный марш, не имея  возможности запустить в Лантоши шаровой молнией, - а я так не могу. Я не могу легко уйти на пару месяцев, Милле. И не могу оставаться рядом. Это нечестно и жалко. На ферме можно было притворяться, что мне неважно, что ты в один день поднимешь свой рюкзак и отсалютируешь в закат, но в долгосрочной перспективе хуйня ебаная ждать вернёшься ты, или нет, как и ждать, что может быть захочешь со мной встречаться и это не будет вызывать у тебя фейспалма, и правда в том, что я не настолько крутой, чтобы не сохнуть по тебе или не плакать от того, что тебе хватает того, что у нас было, или что тебе хватит будущих охуительно перспективных встреч раз в пару недель. Кстати, придурок, у меня нет телефона. Я в ебанных бегах и вряд ли стал бы так рисковать ради классного секса. И вообще для меня не в нем было дело. Я просто понял, что у нас бы ничего не вышло, каким бы влюблённым я не был.

Адам всегда много говорил, и знал об этом, как и о том, что по многословию Милле никогда его не обойдет. Хотя в догонялках Лантоши не было равных, как и в других состязаниях на скорость, но не здесь. Но Милле брал своими действиями, и Адам краснеет, когда Милле исчезает под столом и уже через секунду оказывается рядом. Но этой секунды хватает, чтобы Адам отвел взгляд в сторону - прости, не о том подумал.

Слова Милле заставляют Адама краснеть куда больше, чем собственные мысли. Прекрати, пожалуйста. Очень неловко и всё внутри обрывается, вся обида и злость улетучивается и превращается в один комок стыда и нервов. Такое не хочется слушать в ответ на все обвинения, и продолжать ругаться было бы куда легче. Злиться и ненавидеть куда легче, потому что другие эмоции сложны и запутывают. Они подталкивают признаваться в том же, снова на что-то надеяться, когда уже Адам сказал себе нет и сделал решительный шаг вперед. Милле говорит о чувствах и Адаму стыдно хотя бы за то, что это всегда было тем, что он очень хочет от него услышать, а теперь, когда слушает, сидит доведенный до крайности и это не то, как он себе это представлял.

Естественным порывом Адама является это замять, каждое слово Милле из страха постараться взять на смех, запихнуть в сомнения и не позволять себе поверить в то, что это может оказаться правдой. Внутри рушатся все бастионы, возведенные в минуты наибольшей неуверенности и страха, что всё было ненастоящим и в целом галлюцинацией, посланной Зоной или воспаленной фантазией просто влюбленного подростка, который навыдумывал от секса на несколько ночей что-то значимое и более глубокое, чем на самом деле. Я так сильно скучал по тебе.

- И ты это понял, лишь стоило мне исчезнуть? Или раньше, но не видел нужды говорить? Вообще-то это важно, потому что ещё дальше, чем сейчас, я больше не смогу уехать, это и так другая точка земли, - Адам пытается понять, как давно Милле сам дошел до мысли, что ему не всё равно, как давно он... он точно признался мне в любви сейчас, да? Повтори, эй. Снова не замечает, что начинает много болтать, потому что тянет наговорить ещё кучу всего, но Милле сидит такой уставший, взволнованный и напряженный, красивый, вызывающий так много гнева и нежности, и спонтанного желания поцеловать. Ай, да не важно. Рывком Адам перебирается ближе к Милле, на его колени, перетягивая его руки к себе на талию, чтобы он обнимал его, и целует у всех на виду впервые.

Правда, и задевает стол, так что стаканчик с коктейлем падает и быстро заливает поверхность, стекая на пол. Пофиг.

- Я же говорила. Гейский секс, - доверительно сообщает Лили официантке, и все-таки идет разнимать голубков. Ей странно видеть, как Адам с кем-то целуется (и к тому же так горячо ерзая на парне), но растягивать это представление не хочется, как и задаваться разумеющимися вопросами, кто снизу, а кто сверху. Вероятно, за беспорядок и пролитый коктейль придется оставить чаевые. Да и за то, что их не выгнали за разврат тоже придется доплатить.

***

У Адама стоит, и это нормально, Адам чувствует, что Милле тоже его хочет, но здесь, наверное, все-таки не стоит. Он соскучился, а недели воздержания не сделали из него приверженца целибата. Наоборот, тело сходит с ума, а разум туманится. Только не здесь, не в придорожной забегаловке, да и даже если они сейчас пойдут в туалет вдвоем, будет ясно, чем они станут там заниматься, и это явно не устроит работников заведения. А Адам бы всё сейчас отдал, чтобы остаться наедине и показать всю свою любовь.

- Я бы занялся с тобой сексом прямо здесь, но давай подумаем о приличиях, - шепчет Милле в ухо и прикусывает мочку, и хотя Адам совсем неприлично слезает с колен, садится рядом и кладет руку на бедро Милле, он старается не смотреть на парня, иначе раскраснеется, как рак, которого застигли врасплох на попытке продолжать дразниться.

Перед Лили неловко, и хотя Адам всё ей рассказал, все-таки по большей части он ей ныл и жаловался на мудака и придурка Милле Лантоши, а теперь сидит, пришибленный свалившимся счастьем, и нужно наверное что-то объяснить. Но Адам не знает, как начать, да и на уме сплошные расчеты, как бы вежливо уединиться так, чтобы не обидеть подругу. Им даже негде жить, чтобы привести куда-то Милле, в их планах было не останавливаться где-то на полпути и не тратить много денег, пока они не доберутся до пункта назначения.

- Окей, кхм, - Адам нарушает повисшую тишину, потому что официантка к ним так и не приближается, чтобы они заново сделали заказ, а еще он чувствует потребность взять на себя ответственность за развитие диалога. Интересно, их нужно заново друг другу представлять? Лили, это Милле, и знаешь, мы с ним спим. Милле, это Лили, я ей тысячу раз успел сказать, что ненавижу тебя. Вот и познакомились, - мы с Милле... эээ, еще не всё обсудили, но кажется, - я хочу снять с него одежду и облизать торс и всё, что ниже, - всё в порядке?

Конечно, нет. И Адам это знает. Они, черт возьми, в Америке. С поддельными документами, новыми именами, у них с собой украденные деньги, и Милле... Просто прилетел сюда, но это ничего не значит.
- Так, как ты нас нашел, и что теперь? В нашей компании теперь плюс один, или ты возвращаешься в Австралию ближайшим рейсом? - зато вот Лили не терпит компромиссов и спрашивает наверняка и в лоб то, о чем Адам бы не решился спросить или подумать. Лили всегда была чуть более... пугающе решительной и резкой. В конце концов оба раза именно она решила про побег, когда Адам лишь раздумывал над этим, но не решался. И еще Адам чувствовал, что несмотря на то, что сидит сейчас на одной стороне с Милле, Лили всё равно будто бы его сейчас защищает и старается огородить от того, чтобы снова бросится с головой в омут, выступает в роли вытрезвителя и немного адвоката, не позволяя забить голову сплошными чувствами. - У нас есть четкий план. А у тебя он есть?

Едва всё успокаивается, Адам включает свой режим естественного поведения, состоящий из иронии, сарказма и сомнительных шуточек.

- Какой важный стал, - закатывает глаза Адам и хоть сидит рядом, но кидает ещё одну давно остывшую картошку в Милле. Хоть Годфри и не спрашивал, но вариант, что Милле занимается чем-то законным, Адам не рассматривал. Это вызывало определённые опасения и волнения, и было еще одним, что Адам должен был у него спросить. Но только потом, позже, после того, что у них будет, иначе Адам сойдёт с ума.

- Ну, после того, как мы посмотрели требования и плату за аренду квартир, поняли, что жить где-то в Нью-Йорке или даже пригороде либо придется на улице, либо продав почку каждого из нас, - начинает рассказывать Адам, не особо продвигаясь к сути их плана. Чертов любитель поговорить. Но Лили не возражает, а Милле слушает Адама внимательно, так что он продолжает: - плюс, сначала мы хотели бы понять, где нам жить и с чего начинать. Америка - страна возможностей, так ведь? Мы подумали, что можем арендовать фургон и колесить по стране. Будем вроде хиппи, - и мы думали, что без травки и секса, но теперь ты здесь и я уже не уверен, - пока не определимся, где осесть. Нам уже не привыкать ездить по дорогам, а дом на колёсах кажется нашей темой. Поэтому мы здесь, в нескольких милях отсюда есть автопарк, где можно купить машину, и мы как раз туда собирались после обеда. Но это может подождать. Мы тоже устали.

Адам смотрит на Лили и та согласно кивает. Они экономили, чтобы быстрее добраться до цели и начать новую жизнь. И не слишком заботились о комфорте прямо сейчас, но теперь, кажется, у них есть немного времени на перерыв.

- Кто знает, может и до Европы доберёмся однажды. Жизнь только начинается, а мы свободны и можем себя прокормить.

Адам беззаботный, это его основная черта характера. Но разве не из-за этого Милле частично в него влюбился? Адам не думал о мелочах, ему всего семнадцать. И он думал, что даже если ничего не получится, возможно у него есть пути отступления к родителям. Но по-настоящему его поддерживала мысль о том, что он, наконец, свободен от всего, и всегда может начать заново.

- Откуда у тебя деньги? - Адам с подозрением, и даже враждебностью воспринимает предложение Милле. Раньше у них обоих не было денег, и когда они вдвоем сбегали в город, то или ничего не покупали, или ни за что не платили. Милле стрелял у Джона сигареты, а Адам, чуть позже, презервативы. Забавно, ведь Джон наверняка думал, что они нужны им с Лили, чтобы не плодить на ферме новых адептов.

Теперь всё меняется. У них с Лили огромная сумма денег по карманам. Хотя держались они с опаской и не отсвечивали. Безопасность на дорогах была по-прежнему важна.

- Нам не нужна помощь, - гнёт Адам, и ловит раздражение. Что за попытка купить всё вокруг? Потом, вроде, он понимает, что раньше Милле не мог себе позволить ничего, и теперь пользуется возможностью, и отходит, но они всё равно способны с Лили заплатить за себя.

И даже за пролитый по вине Милле коктейль.

- Я ничего не буду, - качает головой Адам, хотя сам понимает, что скорее всего поест что-то из тарелки Милле. - Кусок в горло не лезет.

Лили говорит, что уже поела гамбургеров, и отходит в туалет, оставляя парней снова почти что вдвоём. И Адам мгновенно целует Милле, тянется к нему со всем желанием, и только потом смущённо признается.

- Я всё ещё стесняюсь. При всех. И при Лили.

Он отводит глаза в сторону, не хочет объяснять это, но Милле должен же и сам понять. Адам никогда не был открыт на сто процентов, они с Милле так долго прятались по комнатам и притворялись, и теперь ему трудно выйти на свет так сразу и откровенно. Тот поцелуй - момент порыва. И Адам хочет целоваться так всегда, но это страшно.

- Ты хочешь, чтобы я остался сегодня с тобой? - Адам рисует на ладони Милле узоры, с волнением и смущением. Сердце бьётся чаще, потому что если да, то это будет их первая ночь, в которой им не нужно врать, что они спят в одной комнате из-за обстоятельств, а не из-за желания.

Адам моется, а все мысли всё равно касаются Милле. Может, стоило сходить в душ с ним вместе? Расставаться не хотелось ни на минуту после долгого перерыва. Плохая была бы идея, но Адам принимал сомнительные решения с легким сердцем. Но все же он додумался до этого немного позже, когда уже слышал, как Милле включил там воду, а вскоре настала и очередь Адама. Ну и черт с этим. Напор воды в этом мотеле оставляет желать лучшего, а температуру приходится вымерять буквально по градусам, поэтому Адам возится чуть дольше обычного, но все же выходит из ванной комнаты, сверкая пятками в одном халате.

- Видел, каким взглядом нас Лили провожала? По-моему, она меня перекрестила и отправила со своим благословением, - Адам рассматривает лежащего Милле на кровати и ему нравится картина, но халат явно лишний. С Милле Адам может быть даже чуть более бесстыдным и думать, и говорить подобные вещи, ведь этот парень сам начал раздеваться, когда попало. При выходе из душа, когда ложился спать, когда становилось слишком жарко... И Адам приучился к этому, как и к другим вещам. Но они уже очень долго не были соседями. - Мне кажется, я ловко сказал про разделение на мальчиков и девочек. Ей бы и в голову не пришло, что мы тут будем не дай бог... целоваться или что-то такое, да? Совсем как парочка.

У Адама внутренности поджимаются, когда он произносит что-то такое, хотя старается он выглядеть, как обычно. Он не знает, зачем теперь это скрывать и зачем эти прикрытия, но когда что-то очень долго считаешь неправильным и греховным, становится трудно развеять предубеждения. И Адам знает, что у других людей тоже много своих предубеждений. Например, даже у его отца. И он не спрашивал, как Лили к этому относится, тогда он просто признавался, что это закончилось. Иногда Лили была непроницаема даже для него. И когда они прощались у противоположных дверей номеров, ему было неловко уходить с парнем, пусть она даже и знала, что Адам его любит. Это были сложные чувства. Ему не хотелось думать, что теперь так будет всегда, и что однажды придет момент, когда они расстанутся навсегда. Но сегодня Адаму нужен был Милле, было глупо отрицать очевидное.

Кровать оказывается не такой большой, но совместной, и Адам краснеет, представляя, что в случае чего им бы пришлось сдвигать обе кровати и делать перестановку, чтобы оказаться рядом. Только Милле занял большую часть и Адаму ничего не остается, кроме как забраться практически на него, и потом уместиться сбоку. Привет. Я скучал.

- Знаешь, если ты ещё отрастишь волосы и продолжишь зачесывать их назад, то будешь всё больше походить на итальянского мафиози, - Адам улыбается, приглаживает волосы Милле и спускает руку ниже, к халату, чтобы подцепить завязку и оттянуть край, открывающий пресс, по которому Годфри быстро проходится пальцами. И Адам чувствует, как его уже начинает тянуть, и что зря он завязал свой халат, его стоило скинуть почти что немедленно после выхода из душа.

Я думал, что откажусь от тебя. И от этого. Но, как я могу? Рядом с тобой это становится невозможным.

- Я бы к этому привык, - голос становится ниже и шепчущим, и Адам дополняет не вслух: если бы ты был рядом, я бы и к этому привык. Не верится в расстояние, проведённое вдали друг от друга, когда сейчас парень под ним так близко и может стать ещё ближе.

И он хочет этого, иначе бы Милле не стискивал его за талию и не целовал так крепко и жарко, что по телу пробегают мурашки. Может, это зависимость, но едва ли Адам способен думать о чем-то кроме их тел, рук Милле, его губ или того, что они оба остались без своих халатов, а у Адама уже встал, и он прижимается членом вплотную, пока Милле всего лишь целует ему шею и обхватывает, держит в объятиях. Голову сносит уже от поцелуев, хотя с другой стороны у Адама ничего и не было всё то время, пока они не виделись с Милле, а теперь его объект мокрых снов, развратных мыслей и моментов, когда он оставался наедине с эрекцией и воспоминаниями об их сексе, желаниями грубо выебать этого придурка, снова перед (под) ним и быстрое возбуждение такое естественное, что наверное стоит опасаться как бы не кончить слишком быстро. Остается лишь тихо закусывать губу, чтобы не дышать слишком громко от ощущения языка на шее, и вынужденно оторваться от Милле, снова с него скатываясь, свисая с кровати и водя рукой по джинсам в поиске кармана, куда он засунул гель и презервативы.

- Сейчас... Я только... Да блять.

Не хочется отрываться от Милле и тратить драгоценное время на такие приземленные вещи, но как бы Адам не хотел попробовать без резинки, без смазки и подготовки — это было бы хуже, и Адам уже однажды грозился Милле, что убьёт того, если предложит использовать слюни. "Нет, хуже, я просто с тобой спать перестану, ты понял?". Наверное, сегодня Адам бы поступился своими правилами и наплевал на всё, и переспал бы с ним без оглядки в любом случае. Но все же он кидает упаковку на кровать и возвращается к Милле, снова целует и подтягивает его к себе.

Я едва сдерживаюсь. Хочу.

- Милле, ты такой пиздец, - у Адама не хватает слов, поэтому он кладёт руку ему на член и проводит вдоль длинны, задерживаясь на головке, и вспоминает слово, которое может подойти: - Горячий.

Большой и твёрдый - вертится еще парочка слов. По этому Адам тоже скучал, и по тому, как Милле реагирует на прикосновения. Отсосать или...? К черту, это подождёт, хотя есть странное удовольствие в том, чтобы спуститься вниз и подержать Лантоши в томлении. Но не себя же - и поглаживаниями Адам спускается ниже, намекая на то, что он хочет войти пальцами.

- Раздвинь ноги, любовь моя.

Милле был самым горячим парнем на планете по мнению Адама без преувеличений или лишней скромности. И Адаму нравилось его тело, и в особенности, когда тот раздевался перед ним, показывал себя или был готов заняться сексом. И сама мысль, что с ним спит такой парень доводила Адама до сумасшествия и стыдливого удовольствия и гордости, а учитывая, какой у Милле был трудный характер, и как тяжело с ним было вначале их общения, то каждый раз, когда Адам мог оказаться сверху, он волновался и испытывал трепет и восторг, и наверное пленялся Милле Лантоши ещё больше. В этом даже не было элементов доминирования, лишь желание доставить удовольствие тому, кто нереально привлекал и возбуждал, и сделать все так, чтобы им захотелось это повторять, пока силы не кончатся.

Однако, сейчас он даже не сомневался в своем праве трахнуть Милле, оставляя свои следы всюду, отпечатывая на нем то, как Адам скучал и тосковал, заставляя это раствориться в стонах и грубоватых, слишком быстрых, нетерпеливых ласках. И может быть только после этого позволить им быть друг с другом нежными, медленными и скорее заняться любовью, растянуть это на весь остаток ночи, делая перерывы на поцелуи и объятия. Его грела мысль о целой ночи вдвоём, и насрать на шумоизоляцию, на то, что он буквально послал Лили спать одну, и быстро сменил свои убеждения и обещания забыть о Лантоши, и больше никогда о нем не думать. Теперь все мысли были заполнены только им, и тем, как сильно он в него влюблён.

Ещё несколько поцелуев, которыми Милле его награждает, прижимая к себе, ещё больше жара и тепла, и Адам клянётся, что его член готов взорваться просто от трения, и желания двигаться в Милле до упора и его стонов. Боже. Я надеюсь, ты готов.

Потому что Адам проталкивает запачканные смазкой пальцы в его тело, двигается в рваном ритме, и едва чувствуя, как мышцы расслабляются и тело становится более поддатливым, выходит, и, кажется, ловит от Милле полувздох. Уже так хочешь? Адам не может сдержать улыбку, когда ноги Милле оказываются у него на плечах, а в его задницу упирается конец. И Адам чувствует лишь небольшое сопротивление, но еще больше видит желания, и это сносит голову, и он даже не может понять, что горячее: член, эта задница, или выражение лица Милле. Или даже его собственное, потому что он беззвучно открывает рот и молится всем святым, оттого, как это хорошо. И толкается еще глубже, плотнее прижимаясь телом и пряча рык в сжатых губах.

И верится, и нет, что это происходит в реальности. Потому что в той реальности, в которой убедил себя Адам, Милле не должно было оставаться. Ни в мыслях, ни в сердце, а сейчас он лежал перед ним, под ним, и Адам любил и злился на него, готов был молиться и посылать к чертям. Его руки, пресс, ноги - Адам любил это тело, знал расположение каждой татуировки Милле, и сходил с ума от влечения. И очень, очень, очень неприличных желаний.

Даже животных, эгоистичных, потому что брать и иметь Милле было именно этим. До хрипа и сорванных рыков, придерживая парня за ноги вбиваться глубже, потому что от этого становилось так хорошо и приятно самому. Ритмичные удары о тело, глубокие и не особо нежные, почти в каждом движении - высвобождение эмоций, желание трахаться и хоть сколько-нибудь восполнить эту паузу в их сношениях. Милле так красиво стонет, что это разрывает голову и туманит её. Адам чувствует, что надолго его не хватит, и он наклоняется к Милле, чтобы дать им обоим передышку. И поцелуи, страстные и скучающие, руки Милле на нем, прижимающие к себе. Адам думает, что Милле чертовски хорош и мил.

- Я тоже, даже больше, чем... Больше всего на свете, - и это правда, от которой сердце сжимается. Я тебя люблю. И проявляется не типичная нежность, и Адам целует Милле в щеку, в губы, готовый сделать для него все, что тот захочет. - Но сейчас я хочу развернуть тебя, кончить, а затем отсосу, пока ты не кончишь мне в рот, сладкий.

Потому что видеть спину Милле и то, как он прогибается - это тоже отдельный вид удовольствия. Потому что так Адам ласкает его член в такт своим толчкам, легко пристраивается сзади и доводит себя до оргазма, на пару секунд полностью упав на спину к Милле. Доводит до смущения мысль, что Милле мог почувствовать, как презерватив наполнился спермой, и почему-то внезапно Адаму неловко от того, что он кончает с Милле. Так обильно, и протяжно стонав, забыв, что они в этом отеле не одни. На ферме им всегда приходилось быть тихими, а сейчас Адаму не хотелось сдерживаться ни в чем. Заполненный презерватив отложен в сторону, и Адам вновь оказывается лицом к лицу с Милле.

- Ох, черт, - Адам почти что с благодарностью целует его губы, спускаясь всё ниже и ниже, пока не оказывается у ног Милле, позволяя ему получить наслаждение благодаря рту Адама.