6 ноября. Конечно, Милле не забыл, какой сегодня день. Линда и Роб тоже, поэтому подняли его ни свет ни заря, наговорили кучу приятных слов и накормили вкуснейшими панкейками из какой-то кондитерской. Это было довольно мило, так что Милле в целом подумал, что день пройдёт неплохо. У него не было никаких ожиданий, чужие праздники Лантоши любил больше своих. И, если честно, даже Хэллоуин казался ему большим праздником, чем собственный день рождения. И все же поздравления и приятные мелочи радовали, так что когда после первого урока позвонил Джейк и принялся радостно тараторить поздравление, Милле почти что зарядился праздничным духом, а к обеду почти смирился с днём взросления и рождения.

Смирился и с тем, что от Адама ничего не скрыть, и с тем, как неожиданно оказался "happy birthday looser": Я уже смогу найти этот хештег в твоем тиктоке, Годфри? — нет, конечно, радости Адама Милле не разделяет, но тот слишком напоминает восторженного щеночка, чтобы его осаживать, так что Милле остается только улыбаться и радостно показывать ему факи.

Милле не планировал ничего особенного, на самом деле, хотел предложить Адаму пойти к нему и провести этот день, так же как и многие другие. Возможно, развести Годфри на еще один просмотр саги ЗВ и предложить остаться на ночь. В доме Петерсонов была запасная гостевая, но Милле бы предложил свою кровать, не такую большую, как у Адама, но все же способную вместить их двоих. Ничего особенного и все же в голове Милле выглядит идеально.

Но теперь к этому плану примешивается Джейкоб, Джон и Питер, Милле вздыхает и понимает, что праздновать все-таки придется. Окей, клуб так клуб.

— Ты чудо, Адам, — улыбается, вместо объятий легко похлопывая Годфри по плечу и добавляя с легкой усмешкой, — но в следующий раз я хочу фамилию Big. Будем честны, называться коричневым диком, не так круто как большим.

— Оплачивать твое пиво, о нет, сегодня только крепкий спирт с женскими именами текила, маргарита, водка, — всё не так плохо, если подходить ко дню рождению как к еще одному поводу надраться, хотя, если подумать, в прошлый раз ничем хорошим это не закончилось. Но и ничего плохого не случилось...

— Я позову еще пару ребят из своей команды, Остина и Карла, — Милле имеет в виду сборную по легкой атлетике и быстро создает общий чат, гулять так гулять, количество человек возрастает до семи, — Как думаешь, Патрик придет, если позову? — спрашивает почти что с надеждой, но хохочет, получая тычок от Годфри, — всё, всё, я создал, дата, место и время тоже в чате. До встречи, сладкий! — кричит, уже убегая, на весь коридор и отправляет Адаму воздушные поцелуи.

Они встречаются довольно рано, около десяти, у дома Милле и уже оттуда вызывают такси, целых три машины, Милле тянет Адама к себе, пока Питер, Джейкоб и Джон садятся в одну, а Остин и Карл в другую. Уже на входе в клуб Милле мельком оглядывает всю их честную кампанию и думает, что все они пушка и при желании каждому сегодня перепадет.

Джейкоб предлагает взять столик и, в целом Милле не против, вот только сейчас его больше интересует бар и танцпол, так что он тащит Адама за собой к барной стойке и заказывает две стопки текилы.

Музыка тут играет отчаянно громко, так что Милле приходится наклоняться прямо к уху Адама, чтобы спросить: Позволишь? А потом, даже не услышав согласия, насыпать на его ладонь горстку соли и слизнуть ее, запив текилой и закусив напоследок лаймом. Алкоголь бьет по голове, как и то, что он только что сделал. Милле не позволяет себе стушеваться, только проказливо улыбается и сыпет на свою ладонь соль уже для Адама, выразительно рассматривая его лицо в клубной подсветке.

Да или нет, Годфри?

I Feel Like I'm Drowning — Two Feet

Милле мог думать сразу о многих вещах, которые ему нравятся в Адаме. О внешности и безбашенности, о запахе и улыбке, которая появляется на его лице в минуты азарта и увлеченности. Милле нравится то, что он не отступает и не уступает и каждый раз они будто пробуют друг друга на прочность, вот только Милле уже давно хочет попробовать Адама на вкус.

Сейчас Годрфи был бы как текила с привкусом лайма. Милле думает, что и сам он на вкус будет таким же. Немного символично, ведь они будто бы из одного теста, хотя ничего, казалось бы, не предвещало их схожести и этой будто бы случайной близости, когда Милле плавится от мыслей и языка Годфри. Он согласен на танец, хотя и не уверен, что это хорошая затея, потому что в толпе незнакомцев ему захочется прижаться ближе и выдать себя с потрохами. Раскрыть все свои секреты вроде того, что он придурок, и гей, и втрескался в лучшего друга, который слишком заботлив и от этого Милле плавится еще сильнее, потому что ну кто кроме Адама держит их всех вместе? Да, они тут ради него, Милле Лантоши, и его праздника, но только Адам Годфри не позволяет им всем забыть об этом и превратить эту ночь в бесцельную пьянку-гулянку.

Адам первый из них всех говорит тост, а за ним Джон, блондинка, которую подцепил Пит сначала смотрит на них с подозрением, но им даже не до нее, хотя в любой другой ситуации Милле бы заценил буфера, прямо сейчас он тронут словами. Милле даже не до конца может поверить, что это всё о нем и ему, и в какой-то момент он тоже поднимает рюмку и пьет за них, за юность и безумства и, возможно, его язык уже заплетается, но парни гогочут и звенят стаканами, а сам он разваливается на диване. Он одновременно и пьян и нет, потому что остро ощущает, как Адам прикасается к нему и как их ноги переплетаются, и когда Адам заваливается на него и начинает обнимать, Милле и вовсе теряет голову.

От поцелуя его останавливает лишь то, что на них смотрят. Правда, когда Пит и его "дама" начинают страстно сосаться, Милле начинает колебаться между состоянием "убить их" и "засосать Адама".

Вместо этого он наклоняется к уху Годфри и довольно настойчиво шепчет: Ты мне танец обещал. Им должны совсем скоро подать десерт, Адам уговорил официантов составить им торт из разных кусков, так что должен получиться тот еще сладкий монстр, но прямо сейчас Милле готов отказаться от сладкого в пользу острого.

Он тянет Адама за собой, а потом они оказываются в гуще людей и уже Адам тащит его за собой, не отпуская руку. Милле все еще не понимает как, но они продолжают держаться за руки даже когда выныривают в относительно небольшом свободном пространстве. И прежде чем Адам испугается или поймет, что все еще держит Милле за руку, Лантоши опускает его и разворачивается спиной. Он всего на пару сантиметров ниже Адама, но сейчас это ему играет на руку, потому что Милле прислоняется к Адаму и, опустив голову на плечо, улыбается пьяно и раскалённо, а потом на удивление быстро и плавно скатывается по нему, почти что волной. Он не знает, в какой вселенной это может выглядеть гетеросексуально, лишь успокаивает себя тем, что это даже не танец, так, озорство двух приятелей. И Милле позволяет всему этому зайти еще чуть дальше, когда притягивает Адама к себе за бедра и начинает двигаться в такт ударным битам. Не играй сейчас оглушительно громкая музыка, он бы сказал Адаму что-нибудь нелепое, но все его слова, даже когда Милле пытается прокричать их, тонут в шуме звуков: Меня тянет к тебе.

*I’m drawn to you

Милле бы дал Адаму. И взял бы у него. И взял бы его. Поставил бы на колени, а потом уложил на диван или кушетку, чтобы подмять под себя и только потом позволить Адаму быть сверху.

Он бы сделал с ним всё, что так сильно и так давно хочет. Исполнил бы каждую ночную фантазию и увидел бы наконец как Адам кончает не во сне, а наяву.

Это было бы невыносимо и горячо и может быть даже стоило того, чтобы разрушить ради этого их дружбу. Возможно, они бы не ограничились одной ночью, так что ставка возросла до нескольких ночей. Возможно, ущерб был бы не столь велик, сколь представляет сейчас его разгоряченный и опьяненный мозг. Милле не знает наверняка и не хочет узнавать.

Потому что он тоже боится потерять Адама. Адам, который как подарок на Рождество, который он ждал всю свою жизнь, и, честно, был бы идиотом, если решил просрать всё ради минутной похоти. «Я больше не позволю себе пить рядом с ним». «Я перестану представлять его голым, перестану, правда».

Милле обхватывает Адама за плечи, кончиками пальцев касаясь шеи и шепчет шутливо, потому что только шутки (и ещё желания) у него и остались: И чем же? Солью и потом? Он не то, чтобы пытается сбить градус возбуждения, просто пытается отвлечь себя и его, так что звучит легкомысленно, словно все это игра, в которую им обоим забавно играть, вот только член стоит как каменный и периодически упирается Адаму в бедро.

Милле хочет трахаться, хочет роскошного, головокружительного Адама прямо сейчас, хочет оставить засосы на его едва загорелой шее, спуститься ниже и прочертить языком дорожку из поцелуев до пупка, а потом вылизать путь ещё ниже. Он тоже любит играть с огнём, и все же...

Он ещё ни разу не испытывал такого звона во всем теле и ни разу никого так долго не жаждал. Встречи на одну ночь не вызвали ни жара, ни трепета, ни восхищения. Может быть, такое бывает лишь когда влюбляешься в друга, когда хочешь его до звона в яйцах. Милле ещё ни разу не спал с другом и не собирался начинать, но блядские губы Годфри испытывают его волю словно сам дьявол.

Он практически предаёт всю свою сущность, когда заставляет себя оторваться от Адама, но не расцепляет руки и тянет его к бару.
— Сыграем в «да, нет, наверное?» — Милле не придумывает ничего лучше, чем выпить пару стаканов воды, прежде чем они оба наделают глупостей.

— Ты бы мог влюбиться в парня? Встречаться с ним и всё такое? — Милле и сам не понимает, почему спрашивает именно это, словно проверяет его или себя, пытается представить, что будет если Адам влюбиться в парня, если окажется совсем не таким натуралом, каким себя представляет и каким считает его сам Милле. Впрочем, Лантоши давно подозревает, что Адам не на 100% натурал, иначе бы не прижимал его так властно к своему члену и не рисовал бы круги на косточках таза, словно уже трахает Милле во всех позах.

— Наши, — поправляет его Лантоши, не пытаясь объяснять то, что Адам и сам знает. Милле играет во всё это лишь с Адамом, как и одному лишь Адаму лыбится как идиот во все тридцать два зуба, и с ним одним хохочет до свинячьего визга и хрипоты.

Милле щурится и слегка наклоняется к Адаму, пропуская пару ударов и кажется даже потеряв дыхание: Во имя нашей большой и светлой, я отрежу ему яйца, если он появится. Вроде бы шутит, почти шутит, пусть и хмурится грозно, только нотки угрозы в голосе Лантоши уж очень похожи на настоящие. Наверное из-за того, что он отличный актер, хотя Адам не выглядит впечатленным его игрой, скорее чем-то весьма довольным и слегка смущенным.

Милле обещает подумать над словами Годфри завтра, потому что сейчас боится поторопиться и принять несколько неверных решений, вроде попытки положить руки Адаму на колени и между них. Вот только в голове так или иначе вспыхивает яркая лампочка "кажется, да". Если Адам сам в твердом, пусть и не совсем трезвом уме, допускает наличие отношений с парнем, то это всё меняет. Может всё поменять. Не факт, что в лучшую сторону. Но и не факт, что в худшую. Милле тоже заказывает газировку, он немного рассеян, хорошо, что Адам берет на себя роль по заполнению пауз.

Милле не особо интересуется тортом, но то, каким тоном Адам говорит про взбитые сливки и сахарные вишни, отдает сладостью прямо в паху. Милле бросает на Адама обжигающий взгляд, но тот не смотрит, уже поглощенный россыпью собственных мыслей и рассуждений. В такие моменты Милле может поверить, что между ними нет ничего, кроме дружбы, кроме обещаний сражаться друг за друга и оставаться на одной стороне.

— Грудь зачет, но на лицо она так себе, — Милле фыркает и сохраняет беззаботный тон, а потом добавляет: Ты гораздо красивее. И горячее. Он подмигивает Адаму, будто это еще одна их тайна, хотя по сути тайна всего одна, его тайна. О том, что у него железно стоит на Адама. Милле почти что вздыхает, потому что вместо того, чтобы заботиться о девственности Джона, Милле бы предпочел позаботиться о своем стояке, а еще лучше если бы о нем позаботился Адам. После близости на танцполе отгонять горячие образы стало еще сложнее, и Адам не помогает. То, как он смотрит на Милле и то, что говорит, разъебывает Милле до основания, и он же собирает по частям, когда обнимает за плечи и помогает задувать торт, а потом заставляет Милле съесть кусочек, хотя ему в горло ничего не лезет. Нет, кое-что бы пролезло, — думает Милле и злится, ожесточенно проглатывает куски бисквита и крема, пока не понимает, что все еще злится от мысли о парне, в которого мог бы влюбиться Адам, от одного этого хочется блевать и, может, он просто пьян, может, отсюда его раздражение, когда Остин и Карл находят себе девушек, а Пит начинает совсем уж не по-детски лапать свою мадам.

Они танцуют все вместе у столика, потому что достаточно пьяны и не хотят потеряться, что выглядит разумным компромиссом, вот только пока они все вместе, с Адамом наедине ему не побыть.

И Милле почти что испытывает облегчение, когда они все устают настолько, что начинать прощаться. Остин и Карл уезжают первыми и даже несмотря на то, они были не особо многословны, Милле рад, что они приехали ради него. Пит всё-таки сваливает с лучшими сиськами этого вечера и Милле, обнимая, шепчет что-то вроде: ах ты предатель... Он прощается с Джоном, когда заказывает ему такси и никуда не отпускает Адама, особенно когда тянет его за руку и спрашивает: Поедешь ко мне?

Будь это другой ситуацией, фраза зазвучала бы иначе. Милле и сам понимает всю иронию, но не позволяет себе ни о чем жалеть, только смотрит просяще и надеется, что Адам не сможет ему отказать.

Он проверяет каждого своего гостя — крепко обнимает Джейкоба на прощание и заказывает себе и Адаму последнее такси, которое довозит их до дома почти что за 20 минут. Время в такси они проводят на заднем сидении практически лёжа друг на друге, по крайней мере Милле отчётливо, но немного пьяно помнит пару моментов, когда его задница оказывалась на бедре Адама. И ещё помнит, как они смеялись над чём-то то ли над тем, как Джейкоб пытался уговорить бармена на бесплатный напиток, то ли над как Джона почти что вырвало при попытке съесть второй кусок торта.

Кстати о торте. Милле облизывает губы, пока открывает дверь в свою спальню — ему ведь не привиделось то, как Адам кормил его с руки вишнями в сливах? Может, и показалось, сейчас он ни в чем не уверен, правда, почти что на автомате стягивает майку и сбрасывает ее на пол. В комнате темно, Милле не озаботился тем, чтобы включить свет, так что Адам сталкивается с тумбочкой и матерится, а Лантоши пьяно фыркает от смеха и валится на кровать.

— Прости, блять, надо было... черт, просто иди сюда, — Милле привстает и машет в этой темноте будто сирена заблудшему пирату. Стоило предложить ему гостевую спальню, — думает отстранённо, но почти сразу же забывает об этом, когда Адам плюхается рядом. И Милле не особо думает, когда забирается руками ему под футболку.

—Хули ты такой горячий, блять, — он не должен гладить его кожу, как и не должен прижиматься к нему прямо сейчас, потому что так его возбуждение станет явным для них обоих. Милле так хорошо держался, будет обидно всё похерить. Обидно. Что мы не поцеловались.

Милле опускает голову на подушку и останавливается, правда, не выпуская Адама из объятий, просто сонно зевает, словно в забытье спрашивая: Так, чем я пахну, Адам? Хочу персиками. Как и ты. Тобой.

Перед тем как уснуть, Милле думает о том, что он не подходящий друг и уж точно неподходящий сосед по кровати. Не подходит Адаму Годфри, но все равно хочет быть с ним каждую чертову минуту. Просто ощущать его рядом, слышать голос и чувствовать чертовы персики сводит с ума и одновременно наполняет легкостью, словно он перышко, которое беззаботно летает по ветру. Милле нравится это чувство. Еще одна вещь, которая нравится ему в их с Адамом дружбе. Пусть эта дружба порой трещит по швам.

Милле слышит ответ про лаймы и кивает, словно так и знал, правда, теперь хочет спросить нравятся ли Адаму лаймы, потому что раньше никогда не интересовался. И еще хочет узнать, почему Адама так приятно обнимать и можно ли сделать что-то с напряжением между ног. Он столько всего хочет, но успокаивается, устраиваясь на плече Адама и вырубаясь буквально в течение пяти минут.

Обычно Милле долго не может уснуть, он привык к этой комнате, но ночью все менялось, засыпать становилось неуютно. Последние месяца два он вырубался с телефоном, мешая себе и Адаму спать до последнего. Еще пару месяцев до этого боролся с бессонницей почти что каждую ночь, а после смерти матери какое-то время вообще не мог спать.

И все же рядом с Адамом, обнимая его, Милле засыпает быстро и безболезненно, а потом просыпается в пустой кровати и первой, почти панической, мыслью думает о том, что Годфри все-таки уехал домой. Но слышит шаги и сквозь прикрытые глаза смотрит на то, как Адам заходит и стягивает одежду. Хочет окликнуть, но слова не складываются, так что Лантоши замирает и затихает.

Он закрывает глаза, когда Адам подходит ближе и ничем себя не выдает, когда ощущает его руку на джинсах, Адам деликатно расстегивает пуговицу, а Милле испытывает странный трепет и удивление, гадает, что будет дальше. Но дальше ничего. Годфри, будто сомневаясь, останавливается, и Милле испытывает разочарование вперемешку со смущением. А еще ощущает как между ног опять начинает ныть и тихо стонет.

Впрочем, Адам, похоже, не слышит или наоборот слышит и поэтому говорит так повелительно, прикасаясь к его плечам: Раздевайся.

Милле не матерится лишь потому, что прикусывает язык, но глаза у него открываются против воли. И отвечает он хрипло, хотя это можно списать на последствия сна и алкоголя: Если ты этого хочешь. Вот только Адам явно хочет не этого: так будет приятнее спать. Всего лишь проявляет заботу и Милле остается лишь гадать был бы он так внимателен к Питеру или Джону или, что еще хуже, к Саймону.

Милле тянется за водой и осушает стакан почти что в секунду, а потом шепчет приглушенно: Мне снилось, что ты меня раздеваешь. Может, он все-таки рожден стать актером, потому что стягивает штаны, оставаясь в одних трусах, которые, к слову сказать, тоже с удовольствием бы снял, и произносит с долей сожаления: Приятнее всего спать голым, но я не собираюсь развивать в тебе комплексы.

Черт, он правда не хотел превращать их разговор в спор о том, у кого больше, но мысль поддразнить Адама слишком соблазнительна, чтобы от нее отказываться. Правда, он сразу же поднимает руки из серии "сдаюсь" и "принимаю поражение" и ждет пока Адам вернется на кровать.

Милле почти хочет признаться, что это не сон, но тогда он явно припрет Адама к стенке, а раз тот сам не признался, то, значит, не хочет, чтобы Милле знал. Лантоши прикусывает язык, но из него все равно почти вырывается: А тебе? И все же он сдерживается и только вздыхает, опускаясь на подушку. Адам действительно мог бы воплотить эту ночную фантазию, если бы продолжил, вот только он не стал. И это, пожалуй, наиболее явный ответ из тех, что Милле мог получить, не задавая прямого вопроса.

Лантоши мог бы принять это за отказ, вот только Милле находит противоречия не только в своем поведении, Адам сначала расстегивает ему пуговицу, а затем делает вид, что это лишь сон, а потом, всего через пару минут, предлагает стянуть с Милле трусы. И пусть это только шутка, Милле почти просит подрочить ему, когда Адам тянет за резинку его трусов.

— Невыносимый, — бурчит в подушку, когда Адам уже засыпает, а сам Милле на этот раз не может заснуть, мрачно разглядывая уже давно мирно спящего Годфри. Довольно обнаженного и горячего Адама Годфри, что ни капли не добавляет сонливости. Твою ж... то есть, теперь ты не боишься при мне раздеваться? Часть Милле хочет разбудить Адама и всё ему высказать по поводу этого поведения, всего, что Годфри уже сделал и еще больше по поводу того, что не сделал. А надо бы. В конце концов Милле сдаётся и отворачивается, прижимаясь спиной к его руке. Как бы ему не хотелось этого признавать, рядом с Адамом кошмары отступают и прячутся в тени.

Когда он просыпается, голова болит так, словно всю ночь он играл ей в баскетбол, так что на слова Адама: я знаю, что ты не спишь, он может только хмуро прошипеть: ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Больше из духа противоречия, конечно же.

А может, всё-таки знает что-то. У Милле кровь моментально вскипает, когда Адам начинает дурачиться, и хочется ответить тем же, выбить почву из-под ног, да хоть самому залезть к нему в трусы, но Милле действует тоньше. Он улыбается вкрадчиво и слегка наклоняет голову, словно пытается задержать ладонь Адама на щеке, но потом резко тянется и ловит Годфри за палец, обхватывая губами и мягко прикусывая.

Ему даже не нужно ничего говорить, он уже выглядит гордым охотником рядом с зазевавшейся добычей. Лишь довольно глядит на Адама взглядом "я могуч", правда, в какой-то момент их гляделки затягиваются, а воздух вокруг электризуется, словно один из них источник тока, Милле ловит мурашки по телу и приоткрывает рот, отпуская Адама, и лишь после этого отвечает с легкой усмешкой: Проще просить прощение, чем спрашивать разрешения, сладкий.

Он и сам не понимает, почему ведет себя так сейчас, это не бес в ребро, это стояк в трусах. И да, может, ночью Адам и не увидел ничего, но сейчас всё его достоинство как на ладони (на самом деле, больше ладони). Так что Милле встает с кровати, подхватывая штаны и натягивая их, отвернувшись от Адама, стояк может быть естественной реакцией на утро, вот только Милле предпочел бы не пиздеть самому себе. Разворачиваясь, он достает из тумбочки ту самую худи и натягивая на себя с каким-то странным удовлетворением.

— Чай, кофе, потанцуем или ты хочешь завтрак в постель? — Милле почти хочет добавить про то, что в меню есть особое блюдо, рифмуется с омлетом, но он практически до крови прикусывает язык и улыбается нарочито безобидно.

— Кстати сейчас у меня гораздо больше шансов стащить с тебя трусы, — и с этими словами он запрыгивает на кровать, но больше, конечно, на Адама.

В этом весь Адам - заботиться о других всегда чуточку больше, чем о себе. Милле закатывает глаза, но больше не вырывается и позволяет себя обнимать. На самом деле он ни на грамм не стал взрослее и все еще без понятия, что делать со своей жизнью и Адамом, но прямо сейчас это и не важно.

Милле фырчит и закатывает глаза, а потом показывает Адаму фак, он не может признаться Адаму, что худи все еще сохраняет его запах и поэтому Милле надевает его, когда хочет представить его рядом. Сегодня, правда, несколько другой случай ведь худи все еще его трофей, и Лантоши собирается светить им перед Годфри.

Милле смотрит на часы, а потом отвечает: Сейчас уже десять, так что Линда уехала на йогу. Я найду чем перекусить, а ты пока узнай как у всех дела, — Милле идет на выход и добавляет, уже открывает дверь, — И если не найдешь свою футболку, то можешь взять одну из моих.

Милле ничего не отвечает на предложение Адама сегодня притвориться, что никого больше нет, кроме их, на самом деле когда он с Адамом, то всегда себя так чувствует, но Годфри об этом знать не нужно. Ему самом не стоит сильно на этом зацикливаться, но он думает об этом весь путь от комнаты до холодильника. Линда оставила тосты с джемом и свежевыжатый апельсиновый сок, а Милле довольно быстро готовит яичницу с беконом и накладывает все это по тарелкам, поднимается он наверх с подносом (да, у Петерсонов он есть) как дворецкий и в открытую дверь проходит церемонно, надеясь, что Адам уже ждет его. Потому что если он все еще в кровати и в трусах, то Милле их точно стянет.

Лантоши ставит тарелки и стаканы на стол и торжественно объявляет: У меня есть идея, куда мы можем сбежать, только я тебе не скажу. Готов мне довериться?

Ладно, Адам уже оделся, выбрав его рубашку, и даже заправил кровать. Хороший мальчик, — думает Милле, мысленно присуждая Годфри два очка.

— Ты просто икона стиля, малыш, — раз уж он сегодня детка, то и у Адама должно появиться новое прозвище. Он не хочет этого признавать, но на Адаме даже его старая рубашка выглядит роскошно.

Они заканчивают с завтраком минут за пять, и в целом Милле не против его чего-нибудь съесть, так он прикидывает, что можно взять с собой и останавливает свой выбор на бананах, газировке и чипсах. Этого будет достаточно для перекуса, а уж где нормально пообедать они точно найдут.

— Вообще-то я умею готовить, Адам, моя мамаша, ну, биологическая, не готовила последние лет пять, а, как ты понимаешь, кушать хочется каждый день, так что я научился, — Милле выпивает сок, чтобы как-то заткнуть себя. Он не хотел хвастаться, потому что в готовке нет ничего особенного. Только через пару секунд до него доходит, что он впервые рассказал Адаму что-то о своей прошлой жизни — о той семье, что у него была и от этого становится чуточку неловко. Ему нравилось быть парнем без истории, без травм и проблем, но и выкинуть прошлое из головы он все еще не мог.

Услышав о Лили, Милле слегка усмехается, а потом подсаживается к Адаму: Не, не писала. И да, улыбочку, сладкий. Лантоши планирует сделать селфи, вот только когда Адам смотрит в камеру, наклоняется к его шее и липко облизывает ее, делая сразу несколько фотографий, которые сразу же пересылает Адаму: Думаю, сойдет за доказательство того, что ты со мной, и я твой тайный любовник. А теперь пошли.

Они выходят из дома, который Милле предварительно запирает на ключ и идут на остановку. На такси было бы быстрее, но Милле планирует потратить деньги на билеты. В автобусе Милле забирает у Адама один из наушников и ставит им музыку всю поездку, начиная с Бритни и заканчивая новомодным техно, которое просто обожает Пит, а Милле просто скачал себе пару песен.

Они доезжают до фермы за полчаса, потому что она не совсем в пределах города, но к счастью, никаких пересадок. И уже купив билеты, наконец-то оказываются в контактном зоопарке. Тут есть коалы и кенгуру (хотя не то, чтобы настоящего австралийца можно было бы удивить кенгуру), а еще альпаки, которые наощупь самое настоящее облачки. Милле доволен тем, что почти у самого входа стоит парочка альпак, конечно же, окруженных детьми, но они скоро отойдут (или Милле их сам прогонит), так что он тянет Адама за собой, пока наконец не подходит до них и не начинает ласково поглаживать одну из альпак по всему телу.

Он дожидается пока Адам не присоединиться к нему, а потом спрашивает с теплой улыбкой, но слегка смущенно: Не ожидал, ха?

— Я крут и брутален, — поправляет Адама Милле и надевает солнцезащитные очки, словно это может подтвердить его слова. Адам снова оказывается слишком близко и приобнимает его, словно коала нашедшая свой эвкалипт, Милле тянет улыбаться от этого сравнения, но он оставляет свою ассоциацию при себе, краем глаза рассматривая Адама и его детский восторг.

На самом деле у Милле не было никакого плана на сегодняшний день, ему хотелось немного веселья для себя и Адама, может, он бы выбрал парк развлечений, чтобы прокатиться по всем американским горкам и пойти на колесо обозрения под вечер, но внутри что-то щелкнуло и сказало быть ближе к природе. Так что теперь они среди альпак, а еще через десять минут нюхают конский навоз, что немного настораживает, ибо овечьи какашки Адама совсем не заинтересовали. Милле приходится оттаскивать Годфри от особо приглянувшегося коня: Так, спокойно, Годфри, хочешь оседлать жеребца, бери меня.

— Ну или красных панд, верно, — Милле закатывает глаза, но потом сам же смеется и ерошит волосы Адаму, как мог бы сделать с Джейком, будь он рядом. Вообще прямо сейчас этой беззаботной реакцией Адам чуть-чуть напоминает Милле Джейка. Наверное, он все-таки скучает, но в такое момент это кажется неуместным, так что Лантоши целиком и полностью сосредотачивается на их новой цели — поиска поляны с красными пандами.

Им довольно быстро везет, сразу после пары кенгуру и поляны с кроликами, которым Адам скармливает и свою, и его, Милле, морковь безо всякого сожаления. Его восторг не передать словами, но когда они находят панд, восторг превращается чуть ли не в благоговение. Милле смотрит на Адама и понимает, что тот готов забрать их всех домой.

— Так, я понял, панд мы собираемся украсть, план такой. Ты устраиваешь драку с кенгуру и отвлекаешь охранников, а я вывожу панд из зоопарка, встречаемся через 10 минут, — Милле дурачится и будто бы передают в рацию сообщение напарнику. Они вполне могли бы стать partners in crime, по крайней мере жилка авантюризма в Годфри легко могла бы завести его не на ту дорожку, а уж Милле сама судьба готовила карьеру наркобарона. Хорошо, что обошлось.

Ему не нужно напоминать себе о том, что он везунчик. Стоять здесь вместе с Адамом и просто наслаждаться этим днем без страха остаться без еды и жилья — кажется самым настоящим счастьем, так что Милле расслабляется и улыбается как дурак.

— Я ведь уже говорил, что ты бываешь невыносим*, верно? — Милле играет словами и втайне гордится своим остроумием, — уверен, съедь ты от родителей, завел бы себе настоящий зоопарк, а мне бы приходилось убирать говно из углов, — Милле шутливо грозит Адаму и толкает в плечо, лишь пару мгновений спустя понимая, что именно сморозил. Звучит так, словно они бы жили вместе, завели бы питомцев и стали бы тем, что называют парочками.

Милле не знает что сказать, так что смущенно и кричит на ближайший киоск с едой: Ого, газировка, я сейчас.

*unbearable - невыносимый
**bear - медведь

Милле берет Адаму колу и еще мятный ментос, на случай если они захотят позаниматься физическими опытами и отправить бутылку в космос. Он почти предлагает это, только видит что Адам загрузился и, пожалуй, это не должно его тревожить так сильно, только вот Милле хмурится и вместо того, чтобы достать чипсы, ведет Адама на скамейку и берет за руку.
— Ты ведь знаешь, что можешь делиться со мной и грустными мыслями? — может, он слишком настойчив и лезет куда не надо, куда не звали и не просили. Может, ему стоит остаться в стороне и позволить Адаму самому залечивать раны и печали. Вот только Милле не хочет так. Поэтому отпускает руку Адама и протягивает ему чипсы с крабом.
— То есть, я впечатлен твоими познаниями в области красных панд и теперь хочу найти для тебя какой-нибудь брелок или, может, мягкую игрушку? — на последнем вопросе Милле вопрошающе косится на Годфри, — но ммм... — он почти не решается произносить что-то такое и все-таки находит в себе смелость, — если бы я мог забрать всю твою грусть и скормить ее страусам, то так бы и сделал.

— С чего ты взял? — сначала удивляется, но потом понимает и добавляет после короткой паузы, — я никогда не делился ничем грустным, так что не знаю с чего начать. Звучит довольно глупо, и Милле смущенно трёт нос, снимая наконец очки и возвращаясь к своему обычному, не такому крутому состоянию.

— Но ты можешь подать мне пример. А я обещаю с первой же грустной мыслью написать тебе. Согласен? — Милле всё-таки пытается развести Адама на беседу, но тот не согласен, поэтому соскальзывает с темы, утекает как вода сквозь пальцы. Хотя только что был рядом, только что сидел тут, уткнувшись в его плечо и, если честно, Милле пропустил несколько ударов, а ещё решил, что мог бы сидеть так вечно. Ты мне нравишься. Милле впервые признаётся себе в этом, впервые понимает это явно и практически сразу же теряется, уже не понимая что делать дальше.

Так что делает так, как предлагает Адам, — идёт в магазинчик у выхода и среди тысячи милых и не очень вещей ищет что-то для Годфри. На память о сегодняшнем дне. На самом деле ему сопутствует успех, потому что очень быстро Лантоши находит толстовку с мультяшной красной пандой и понимает: Она должна быть у Адама. На Адаме.

Он покупает ее вместе с брелком альпакой и прячет за спиной, пока Адам не заканчивает со своими покупками и не подходит к нему. И только тогда с улыбкой отдаёт подарки: Это вместе худи. То есть, я не пытаюсь заменить подарок Лили, но я подумал, будет классно если у тебя будет что-то такое от меня и... Ты будешь отлично в ней выглядеть, вот.

Милле не хочет смущаться, но так выходит, когда он начинает запинаться, представляя как мило будет выглядеть Адам в этой толстовке, и чуть не забывает отдать брелок: Да, и это тоже тебе. Ты ведь не говорил, что нужно выбрать что-то одно.

Пожалуй, Милле немного доволен своей хитростью и тем что снова играет по своим правилам, но в то же время он растерян и заинтересован тем, что подарит ему Годфри.

— Два сапога пара, — думает Милле, рассматривая в руках толстовку с альпакой, забавно, но он ее даже не заметил, взгляд сам собой уцепился за толстовку с пандой. И Адам прав, его правда альпаки зацепили чуть больше, но и панды были замечательно, и здорово, что они оба обратили на них внимание, теперь у них вроде как есть парные толстовки и, нет, Милле не думает, что они будут выглядеть как дебилы, скорее, уверен, что они зададут новый тренд и им начнут подражать и ещё завидовать.

Милле никогда не спрашивал, знает ли Адам о своих фанатах, пытавшихся копировать его стиль, причёску и даже манеру говорить. По его мнению, это было довольно крипово, но, похоже, за всеобщую любовь тоже надо как-то расплачиваться.

И такие кулоны, если заметят, то тоже попытаются достать, так сказать, приобщиться к прекрасному, но именно их почему-то Милле хочет оставить тайной, их небольшой, но очень важной. Он улыбается и торжественно забирает подарок: Я буду твоим медвежонком, если ты будешь моим медвежонком. Поможешь застегнуть кстати?

Милле разворачивается спиной к Годфри и с лёгким волнением чувствует руки Адама около своей шеи. Забавно, что он практически не испытывал возбуждения и похоти во время этой поездки, а только счастливое умиротворение, которое теперь превратилось в трепет и почему-то на сердце от этого гораздо тревожнее, чем от обычного влечения.

Милле бросает на Адама короткий взгляд и тоже помогает ему застегнуть кулон, пытаясь не представлять как мог бы обхватить его шею и прижать к себе.

— Да, давай, я видел тут одну лапшичную по дороге, — Милле ведёт их вдоль зоопарка, ещё можно наблюдать фрагменты вольеров и растительности, но самих животных уже не видно и Милле испытывает легкую грусть, потому что...

— Грустная мысль номер один — хер знает когда мы сюда вернёмся, — облизывает губы, а потом добавляет, — но мне понравилось, не хотелось уходить.

Милле испытывает непроизвольное желание взять Адама за руку, но вместо этого убирают руки в карманы. Эти порывы даже его напрягают и, что ж, может, он и гей, но никогда не искал отношений и не видел никакого смысла в сюсканьях и прогулках за руку под луной. Похоже, всё меняется, даже он.

Уже в кафе он просматривает меню и выбирает для себя рамен с говядиной.
— Уже выбрал, что будешь?

— Я бы хотел стать твоим папочкой, — о да, ему удается сказать эту фразу без лишнего пафоса, но с должной мерой крутости, так что Милле гордится собой. Кстати, он не особо восхищается утятами, хотя они, конечно, милые и такие желтенькие, что радуют взгляд. Зато идея с пандорариумом ему нравится и мысленно он ставит галочку когда-нибудь выкрасть для Адама семейство панд. Не разлучать же семью.

Он разливает воду по стаканам, пока Адам выбирает чуть ли не половину меню, Милле надеется, что у них хватит денег, но если что, ему будет не впервые убегать из кафе. Секрет в том, чтобы бежать быстрее официантов, а с этим они точно справятся. Его дыхалка и длинные ноги Годфри явно недостижимы для здешних официантов-азиатов.

— Вообще-то азиатская кухня довольно здоровая и здоровская, — комментирует Милле, — в ней много риса и рыбы, а еще овощей, еда чаще тушится и варится, чем жарится. И... — Милле почти хочет сказать, что родители Годфри не правы, но не уверен, что Адаму будет приятно такое слышать, так что просто мотает головой, — ты сам поймешь, короче.

Он не должен же лезть в чужую семью? Хотя он сам был бы не против, если бы кто-нибудь пару лет назад влез в его, отправил бы маму на лечение, тем самым спас ей жизнь, а его самого взял под опеку, чтобы все те дни, когда у него не было денег на еду и проезд не существовали. Можно сказать, тогда он выживал только благодаря друзьям и подработкам уборщиком-разносчиком-посыльным. Ему не нужно было многого, просто немного еды и уверенности в том, что всё станет лучше.

Оно и стало, просто тогда он об этом не мог знать.

Хорошо, что рядом есть Адам, который все еще в восторге от зоопарка и животных, Милле мягко улыбается, теплея изнутри и вновь отгораживаясь от прошлого: Значит, мы должны вернуться в ближайшее время. Следующие выходные, ты и я и утконос, что скажешь? — предлагает и сам же слегка трепещет, потому что впервые так просто строит совместные планы. Обычно всё было спонтанно, они с Адмом договаривали в моменте или обговаривали какие-то совместные мероприятия, вроде школьных вечеринок, выставок, но еще ни разу не строили планы, где бы оставались на тет-а-тет. Милле неожиданно начинает волноваться, так что радуется миске рамена и пибимпаба с мисо, которые им приносят и тем самым отвлекают от разговора.

— Знаешь, раньше я ходил в зоопарк со своим младшим братом, двоюродным, но практически родной, — Милле улыбается воспоминаниям и параллельно продолжает поглощать суп. Отличнейшей, горячий суп на мясном бульоне с кусочками длинного лука и половинками яйца.
— Очень вкусно кстати, хочешь попробовать? — он практически собирается поднести ложку бульона ко рту Адама, но это наверное перебор, так что он спешно возвращается к начатой теме, — так вот, мой брат, Джейк, просто обожает уток и утконосов, когда-нибудь я вас познакомлю, вы точно найдете общий язык, хотя ему всего 10, но я в свои 10 был придурком, хотя почему был... а он молодец, — он сам не замечает, как доедает тарелку и лишь после этого понимает, как сильно проголодался.

— Ладно, твой черед рассказывать истории, — добавляет, когда Адам заканчивает с мисо-супом, — не слишком остро?

— Трудно не любить пиццу или лазанью, особенно быстрого приготовления, — улыбается, а потом отвечает на ловушку, будто бы специально спрятанную в вопросе, — к азиатам я равнодушен, но кухне зачет. Хотя, знаешь, я бы хотел побывать в Азии, даже не важно где, Сингапур или Таиланд, о, кстати, еще поехал бы во Вьетнам, всем бы рассказывал про вьетнамские флэшбеки, — Милле улыбается опять, кажется, скоро начнут болеть скулы, а потом слышит про морковь и наклоняясь, объявляет: Я помогу.

И действительно помогает, потому что начинает доставать морковку, перекладывая всё на салфетку и складывая накрест, думая о том, что это будто бы морковное надгробие, что выглядит довольно странно, но в то же время забавно.

Милле замечает, как на них с Адамом косятся две девушки за соседним столиком — без какой-либо враждебности и все же с явным интересом, только тогда Милле понимает, что их с Адамом непринужденное тактильное взаимодействие вроде контакта с чужой тарелкой и забиранием ложки выглядит чем-то большим, чем просто дружеской посиделкой. Мы как парочка, — пробует эту мысль на вкус и не понимает, как она ему, явно не похожа на прекрасный мясной бульон, но с блюдом ее не совсем корректно сравнивать. Милле разглядывает Адама и думает о том, что любая девчонка была бы счастлива встречаться с ним. И парень тоже. Только вот Адам не гей. Вроде бы.

Годфри задает вопрос, а Милле возвращается в реальность и после небольшой паузы кивает: Да, это Джейк. Я перенес с телефона парочку фоток, в том числе и ту, что ты видел. В ту ночь, когда мы, считай, познакомились.

— Как вы с Лили познакомились? Я понимаю, что в школе, но что стало причиной? — на самом деле у Милле тоже полно вопросов, а Адам, каким бы разговорчивым не был, на самом деле не так часто, на них отвечал, мастерски пуская пыль в глаза или расплескивая воду.

— И да, Саймон всегда был таким мудаком или это недотрах? — Милле хотел сначала сказал пубертат, честно хотел, все-таки Саймон его друг детства (Милле думает об этом и почти кривится), но что-то все-таки дернуло, вроде беса в ребре.

— Ну, придурком я был и остаюсь, сладкий мой, — Милле ухмыляется, словно сказанное им ранее это только доказывает, — просто тогда всё было хуже. Я очень злился на всех, нарывался на неприятности, не мог смириться с тем, что я беспомощная сопля, которая ни на что не может повлиять.

Милле чуть вздыхает, а потом опуская локти на стол и подпирая голову произносит: Моя мамаша была наркоманкой. Если честно, я стараюсь забыть об этом, и о ней. Не то, чтобы это было возможно, когда ее зависимость прошлась по ним катком и испортила жизнь ей и ее ребенку. Я был напуган, потом был зол, потом ничего не чувствовал.

— Знаешь, — Милле слегка мнется, потому что никому об этом не говорил, — когда она умерла, я почувствовал облегчение. Типо, наконец-то всё закончилось. И я знаю, это ненормально и странно, потому что я скучаю по ней иногда, а иногда ее будто бы и не было никогда.

— И я скучаю по Джейку, да, но не по дому, потому что то место, где я вырос, дыра. Милле отклоняется к спинке стула и слегка пожимает плечами: Я хотел уехать, даже не так, сбежать. Куда-то в лучшую жизнь. Тут он усмехается и смотрит на Адама. Все еще не знаю сбежал ли я или это еще одна ловушка.