Линда подвозит Милле до дома Годфри, желает хорошего вечера, а еще спрашивает не нужно ли будет его забрать. Кажется, ее совсем не смущает то, что на вечеринке определенно будет алкоголь и, может даже, травка. Милле отрицательно качает головой и говорит, что домой не собирается, тусить будет всю ночь, а если даже захочет спать, то предпочтет не будить их, а остаться у Адама. В конце концов одну из гостевых комнат ему тут точно выделят.

Вообще-то Милле все еще довольно странно видеть такую заботу и понимание от своей приемной семьи, но по истечению третьего месяца они даже нашли общий язык с Линдой и мистером Петерсоном, то есть, Робом, потому что он попросил называть себя "просто Роб". Милле, конечно, все еще не готов брать их фамилию, но зато частично смог впустить в свою жизнь. Не без помощи Адама, который, к слову, мгновенно расположил к себе обоих Петерсонов и, появляясь с определенной периодичностью в доме Милле, каждый раз делился его успехами и неудачами с Линдой, попутно умудряясь рассказывать о планах, просмотренных фильмах и многом другом, что каждый раз немного вводило Лантоши в ступор. Но, возможно, именно поэтому Линда так охотно отпускала его на вечеринки Годфри, ведь была уверена, что этот милый мальчик не втянет Милле ни в какую авантюру.

Вы бы только знали... Но нет, Линда не могла знать о том, что именно Милле втягивал их с Адамом в авантюры вроде "стянуть ключи от машины и гонять всю ночь, скрываясь от ночного патруля" или "бегать от бариста Старбакса", как в тот раз, когда Милле взял для них с Адамом кофе и убежал не заплатив. Не потому, что у него не было семи баксов, а потому что им обоим требовалось взбодриться после выматывающей семестровой работы. Милле никогда не был пай-мальчиком и не собирался им становиться, а Адам, кстати, довольно легко сворачивал не на те дорожки.

Кроме, правда, той единственной, куда Милле действительно хотел его "свернуть". Милле мог бы до хрипоты доказывать, что между ними с Адамом искры летают чаще чем иногда, а уж шутки и вовсе бывают на самой последней грани. Но потом Адам начинал дружелюбно беседовать с какой-нибудь чирлидершей, а Милле мог лишь называть себя идиотом.

Может, всё дело в том, что он недостаточно старается, по крайней мере его костюм вампира вряд ли можно назвать достаточно сексуальным, чтобы кто-то из парней потерял свою гетеросексуальность от одного только вида. Да, черный кожаные брюки плотно облегают задницу и ноги, а белая рубашка с треугольным вырезом на груди подчеркивает цвет кожи и все же чего-то не хватает.

Блесток и стрелок, — решает Милле, когда забирает у Лили палетку со словами: Это для Адама, — и уходит в закат. У Годфри он где-то за час до начала вечеринки в честь Хэллоуина. Все декорации на местах, кровавый пунш и кексы в виде черепов на столах, тыквы на подоконниках и в самых больших из них точно припрятан забористый алкоголь. Адам встречает его с явным удивлением и вопросам в глаза: "чего ты так рано?", а Милле, улыбаясь, и одновременно здороваясь с миссис Годфри, которая еще не уехала из дома, поясняет: Мне нужна будет помощь с гримом. Ты ведь у нас прирожденный эстет.

А потом добавляет, поняв, что за образ придумал Адам: Тебе, кстати, не помешает добавить мертвенной бледности.

— Эй, не оскорбляй Патрика, мы с ним почти как братья, только он приемный, — Милле подмигивает и захватывает сахарный леденец в форме креста, чтобы приложить его к губам в формате "клянусь говорить правду, снова правду и ничего кроме правды". И это довольно иронично, потому что обычно Милле виртуозно плетет паутину недомолвок и полуправды.

— А что мои собраться делают в твоей комнате? Годфри, я очень надеюсь, что они охраняют твою комнату от незваных гостей, иначе буду расценивать это как измену... — Милле разваливается на кровати почти по-хозяйски и шутливо катит бочку, хотя хотел бы всерьез подкатить кое-что другое. Каждый раз он оказывается на грани признания и отыгрывает назад, отшучивается и делает вид, что это совсем другое, не то, чем кажется. И, вообще-то, Адам делает так же, даже сейчас, когда шутит про укус, а у Милле все переворачивается, когда он представляет как губы Годфри оказываются на его шее. Бля. Лантоши замирает и позволяет Адаму снова поменять местоположение "укуса", на этот раз удачно, что к лучшему, потому что у Милле практически закончилось терпения (и математические формулы для повтора).

— Призраки не кусаются, — наставительно шепчет и делает вид, что хочет вонзить зубы прямо в обнаженную шею Адама, — не просто так ты ее мне показываешь, верно? — вот только на этот раз странно себя ведет Адам, когда переводит тему на свой прошлогодний образ.
— Фотографии, Годфри, мне нужны фотографии, очень надеюсь, там есть на что посмотреть, — ладно, он уже делал комплименты Адаму и его внешности, а так же образам, так что, будем верить, что и тут не перегнул палку.

Если кто-то и перегнул палку, то Саймон, который почему-то тоже оделся в костюм тыквоголового призрака, и нет, Милле не чувствует себя третьим (четвертым) лишним, он уже отметил хищные взгляды, которыми его одаривают присутствующие, а значит, вампир из него что надо, но тут другое, так что все-таки он не сдерживает и ехидно шепчет Адаму на ухо: У вас с Лили, значит, парные костюмы, а вот это —  ваш внебрачный ребенок?

Отчего-то Милле испытывает раздражение, возможно от того, что всех трех тыковок принимаются фотографировать и всячески хвалить за креатив, так что Лантоши не придумывает ничего лучше найти кровавую мэри и грозно попивать ее, сидя на одном из многочисленных диванов. Там его находит сначала Динь-Динь, потом какая-то готическая ведьмочка, а напоследок и вовсе кто-то вроде капитана Крюка и, если честно, последнему Милле почти готов дать шанс, особенно если учитывать количество коктейлей, но его вовремя (к счастью) находит Адам, и Крюк отходит на второй план.

— Как скажешь, пепперони, — да, иногда Лантоши называет его так, в его прозвищах для Адама есть определенная градация. "Сладкий" и "peach boy" — для самого Адама и близкого круга друзей, пепперони — так его можно называть при школьных приятелях и знакомых, потому что это довольно формально и непонятно для большинства, но не для них. Еще есть "джеджай" и "сенсей", но такие шуточки Милле позволяет себе только наедине с Адамом и когда они заняты уроками или компьютерными играми.  А еще есть куча прозвищ, которыми Милле называет Адама про себя и вряд ли когда-нибудь произнесет вслух.

Они не то, чтобы исчезают, просто поднимаются на второй этаж, а потом на третий, пока не оказываются на крыше и не то, чтобы Адам приводил его сюда раньше, но Милле не против, по крайней мере у него в руках бутылка рома, которая плавно заменила коктейли.

А еще в нем достаточно дерзости, чтобы подойти к Адаму и попытаться стащить его простынь: Мне не нравится не видеть твоё лицо, Годфри, а ну раздевайся.

Милле вспоминает про телефон и вытаскивает его из кармана этих ужасающе узких брюк: Доставать неудобно, — пытается объяснить Адаму, который смотрит на него довольно мрачно.

Да что случилось? — нет, Милле не считает, что делал что-то неправильное, но все равно напрягается: Я с этим парнем впервые в жизни разговаривал и, если честно, уже даже не помню о чем.

Непонятно почему он начинает оправдываться, непонятно почему чувствует неловкость, словно застуканный за чём-то непристойным. Ладно, может он и шутил пошлые шуточки, но там было по меньшей мере человек пять и... всем понравилось.

Милле хочет добавить что-нибудь резкое, но это проходит, когда он видит Адама с Лили и, черт бы его подрал, они могли быть такой классной парой. Как Сид и Нэнси или как Джон Леннон и Йоко, — такие же крутые и безбашенные, Милле помимо воли начинает улыбаться. 

— И почему ты всегда такой красавчик? — спрашивает больше риторически, а потом понимает, что палится, потому что будь то натуралом, высказался бы по поводу того, как горяча Лили, а вовсе не о том, как красив Адам.

Ему стоило думать лучше, подумать дважды, потому что когда он оказывается под простыней (почти что под колпаком), мозги отключаются, и он может только раздевать Адама глазами, особенно то, как он пьёт, и, господи, пусть ты будешь так же пьян, как я. Милле забирает бутылку обратно и делает глоток, а потом смотрит на Адама мутными глазами и шепчет: Адам, я пьян, — перед тем как прижаться к нему и поцеловать.

Я пьян, а поэтому прости меня за это.

Милле думает, что поцелует Адама, все его мысли и желания по сути нацелены лишь на их общее прикосновение губ. Но по итогу Адам уворачивается, словно они тут играют в догонялки, и Милле чувствует себя немного обманутым. Вот черт.

Не то, чтобы Милле был мастером неловким ситуаций, он, конечно, пьян, но все ещё не теряет голову, и шок Адама, пожалуй, отрезвляет его немного. Нет, он не хочет сбегать, как и не хочет делать вид, что ничего не было.

— Это показалось хорошей идеей, (все ещё кажется), — шепчет Милле вместо извинения и делает шаг назад, вот только Адам ловит его за руки и не отпускает, и Милле запутывается ещё сильнее. Адам не испытывает отвращение и брезгливость и кажется, что его не ужасает быть мысль поцелованным парнем. Может, я не первый пытаюсь... но в то же время он явно в шоке от того, что его пытается поцеловать он, Милле.

И теперь Лантоши думает, что в действительности обманут был Адам, когда верил, что у его нового друга исключительно дружеские намерения. Ха. Наебал, — думает мрачно, но не позволяет этой дурацкой шутке сорваться с губ, как и не особо вслушивается в слова Адама, которыми тот пытается заполнить тишину. Обычно это помогает ему успокоить себя и других, вот только сейчас Годфри это не помогает, а Милле, можно сказать, спокоен. Он даже не уверен, что получил отказ, потому что по сути и не признавался ни в чем. И единственный вопрос лишь в том, должен он доводить дело до конца. Должен ли смутить Адама настолько, чтобы разрушить их дружбу?

Ни поцелуй, ни перехон этого не стоят, — решает и мягко улыбается на слова, отвечая немного капризно: Нет, ты красивый. Не спорь. Совратил меня и теперь понесёшь ответственность.

Милле ухмыляется и подмигивает, добавляя заговорщицки: я тебе пол заблюю, так что да, отведи меня в туалет.

Он доходит туда почти что величественно, не шатаясь, и наблюдает за тем, как Адам выгоняется целующуюся парочку. Милле заходит первым и отрицательно качает головой на попытку Адама зайти вместе с ним: Все ок, не переживай, иди развлекайся, — а потом, видя, что Адам никуда не сдвинулся, грозно хмурит брови и добавляет: Годфри, мне не нужна сиделка, я вернусь, когда протрезвею, так что тащи свою костлявую задницу к Лили.

И запирает туалет. Нет, Милле не собирается блевать, разве что своими внутренностями, которые чувствуют себя крайне погано. Надо же так спалиться. Идиот.

Он слишком расслабился, позволил себе увлечься и действовать импульсивно, ещё и Адама испугал. Адам. Милле вспоминает его дурацкий костюм призрак и достаёт телефон, пролистывая ленту их диалога от самого начала, и понимая, что у них какие триллионы гребанных сообщений, селфи Адама и всратых фотографий Милле. И одни сплошные шутки, шутки, шутки.

Милле знает, что им придётся поговорить. Он просто не хочет делать вид, что ничего не было, когда вообще-то было и... Милле этого не стесняется и не стыдится. Стоит ли признаться, что он гей? Может быть. Разве что косвенно.

— Адам, твои губы были слишком соблазнительны, я не смог удержаться и открыл в себе гея.

Милле вздыхает и формулирует заново: Аромат персиков, которыми ты пахнешь, пробудил во мне что-то гейское. Возьми отвественности, сволочь.

Вместо этого он пишет всего три слова: Не парься, ладно?

Ему и самому не стоит парить, но он все равно лежит на полу в ванной, благо тут роскошный пушистый ковёр, поэтому добавляет селфи себя на этом ковре и отправляет с подписью: кстати, твой ковёр в опасности.

Милле читает сообщения от Адама и начинает улыбаться как идиот. «Ну и почему ты такой?»

Лантоши почти готов согласиться на гель для душа, тем более, что тут есть что-то подозрительно похожее на гигантскую бутылку с дозатором и оранжевой жидкостью внутри.

Недолго думает и отправляет селфи уже бутылки, спрашивая: То, о чем я думаю?

Ответа он не получает, потому что Адам давит на жалость и попутно называет Милле террористом (охуел?). А ещё почему-то никуда не уходит, остаётся там, за дверью, хотя Милле явственно сказал ему уходить, — от этого факта становится менее погано. Милле закатывает глаза, думая одновременно и про себя, и про Адама: придурок.

А потом поднимается с пола и открывает дверь, впуская Годфри в его же ванную: Залетай, сладкий, я, конечно, вампир, но не монстр, чтобы оставлять тебя на этом холодном полу у жесткой стенки.

Довольно иронично, что, когда Адам заходит к нему в ванную, Милле видит Саймона, очевидно, наблюдающего за ними. И, уж извините, но Милле не придумывает ничего лучше, чем показать ему язык— гандон —  и закрыть дверь на замок.

— Я требую награды за то, что спас ковёр от жуткой участи, — Милле демонстрировано показывает все ещё чистый ковёр и так же демонстративно ложится на него с королевским видом. На самом деле из королевского у него только самомнение, потому что и помада на губах смазалась и паутинки у глаз стёрлись, но какая в принципе разница. Fake it till you make it, — думает Милле, чувствуя себя совсем не так уверенно как хотел бы. Но Адаму об этом знать необязательно.

Милле думает не про ту головку, но сдерживается и не выдаёт свои мысли даже улыбкой. Он больше не пьян, но это не означает будто он ни капли не возбужден. Точнее, у него то самое дурацкое поддатое состояние, когда хочется увеличить количество тактильных взаимодействий с этим миром, и если уже совсем честно, с Адамом Годфри.

— Не тошнит, — откликается Милле и на секунду замирает. Должен ли он извиниться за то, что чуть было не случилось на крыше? Он не сделал ничего дурного, а даже если бы и сделал, действительно ли это было бы дурно?

Пока он раздумывает над этим не самым простым вопросом, слово берет Адам, Милле снова есть над чем подумать.

— То есть, ты хочешь поиграть в правду или действие, но без действий? — уточняет Милле, а потом улыбаясь, предлагает: Может тогда, в две правды и одну ложь? Угадавший получает возможность загадать желание.

— И если ты хочешь что-то у меня спросить, то я могу просто ответить. Никаких игр, — Милле наконец отвечает на поглаживание, накрывая пальцами ладонь Адама: Мне тоже нравится быть с тобой, Годфри.

— А что не так с моими желаниями? — Милле вызывающе выгибает бровь, — то, что ты будешь их выполнять? — нет, он не должен представлять себе всякие непристойности, но почему-то от мысли увидеть Годфри на коленях, Милле становится жарко, так что он переворачивается и ложится на живот, разворачивая голову к Адаму.

— Разве что для тебя, сладкий, меня вот упоит только собственная победа. Но в этом мы похожи, — Милле мягко улыбается и смотрит на Адама из-под упавших на глаза волос, так что крайне сомнительно, будто Годфри сейчас мог видеть его красивые глазки, но даже если это просто игра слов, Милле приятно и жар опять проходит по телу. Он не должен так реагировать, обычные комплименты и шутки Годфри никогда не задевали его напрямую, но сегодня что-то пошло не так.

Возможно сразу всё.

— Нет у тебя аллергии на морковь, Линда бы уже давно это выведала, — ворчливо объявляет Милле, практически на 100% уверенный в правоте, но все равно наблюдающий за тем, как Адам наблюдает за ним. И, пожалуй, он крайне удивлён и заинтересован (и самую малость растерян).

— Репетиторы, точно правда, а раз так... значит, про девушку правда.. а что за девушка? Почему... из-за меня? — Милле перестаёт улыбаться, теперь он весь во внимании и не собирается остать от Годфри, не получив ответы на свои вопросы.

— Факт 1. Из родственников по крови у меня остались только тетя и кузен. Факт 2. Мои самые долгие отношения длились всего два месяца. И факт 3, — Миле делает паузу, а потом коварно ухмыляется, — я дрочил в твоёй худи. Что из этого ложь?

Милле пытается не орать, но, на самом деле, понимает, что проебался. Аж дважды, когда не угадал с морковью. Ебаная морковка. И когда вместо двух правд загадал две лжи. Да не дрочил я, не дрочил! — хотел бы признаться, но это так тупо, что он все-таки начинает хохохать, а местами даже похрюкивать. Он даже Патрика приплел, боги.

Его не должно всё это так смешить, так что, наверное, он все еще пьян, вот только возмущенные вопли Адама не помогают успокоиться, Милле ухохатывается на весь второй этаж и, пожалуй, эти хрипы уже можно считать предсмертной истерикой.

— Помилуй, умоляю, я был не прав, пощади,— взывает к милосердию, пока Адам решил поиграть в борца сумо, и надо сказать, у парня талант. Хотя Милле это совсем не радует, особенно если учитывать, что он невинно обвинен, а честь худи от Лили нетронута. Не знал, что она тебе ее подарила.

— Да, ты выиграл желание, ты выиграл, ай, Адам, ауч, да стой ты! — Милле понимает, что так просто Годфри его не отпустит и начинает лягаться аки горный козел: Говори, что хочешь! И сейчас твоя очередь загадывать вообще-то!

Милле умоляет о пощаде, но хотел бы кое о чем другом. Ему сложно не думать, что эта шутливая потасовка, в которой Адам вжимает его в пол всем телом, очень горяча, особенно если учитывать почти что повелительные интонации в голосе Адама. Черт. Ноги не особо слушаются, а внутренности превращаются в желе, и если бы, сейчас Адам приказал отсосать, Милле бы, скорее всего, послушался. Блять. Он пытается сосредоточиться на новом раунде игры, но вместо этого думает, как быстро мог бы стянуть с Адама штаны и... Мне точно нужно передернуть.

— Ну... Судя по реакции в моей рубашке ты не дрочил, так что это правда... — Милле задумывается на пару секунд и выдает: И теперь ты явно хочешь худи назад, значит, солгал ты про то, что не целовался с Лили, я прав? — Милле почти что скрещивает пальцы, нет, он не верит, что у Адама с Лили не было поцелуев, никто бы в это не поверил, видя как они обнимаются или засыпают вместе на диване. И нет, Милле не ревновал, просто не мог отделить одно от другого. Тогда почему вы не встречаетесь? Стой, это же не с Лили ты порвал из-за меня? Почему?

— Ладно, я понял, мне надо напрячься, — Милле облизывает губы, пытаясь на этот раз выдать две правды, а не две лжи, и попутно накрывает своими ногами ноги Адама, — Я сразу понял, что ты садист. Но даже так ты остаешься самым привлекательным парнем во всей школе. И... в прошлом раунде я ступил и загадал две лжи вместе двух правд.

I don't wanna be your friend I wanna kiss your lips
I wanna kiss you until I lose my breath

Милле почему-то чувствует громадное облегчение, зная, что между Лили и Адамом ничего нет и не было. Нет, он не планирует отношений, не хочет превращать их с Адамом общение в то, что принято считать отношениями. И в то же время чувствует облегчение, потому что будь место партнера в сердце Адама занято Лили, не было бы и шанса для кого-то еще. И эти слова Адама делают Милле сильно счастливее, так что он начинает улыбаться до ушей и прячет эту дурацкую улыбку в ковре.

— А не много ли у тебя теперь желаний, Годфри? — бурчит, даже не поднимая голову. Ковер и правда мягкий как облачко, а тепло Адама, который так близко, плавно распространяется дальше ног. Милле начинает клонить в сон, а это явный признак того, что алкогольное опьянение начало проходить, и теперь, ему либо выпить еще и тусить остаток ночи, либо уснуть прямо тут, надеясь, что Адам накроет его одеялом или даже, боги, собой.

— Я не идиот, просто немного пьян, — Милле наконец-то поднимает голову с ковра и торжественно шепчет: Это совсем другое, ты не понимаешь. Милле ждет ответа, потому что Адам почти всегда подхватывает любую его реплику, раздувая до масштабов вселенной, а даже когда не раздувает, все равно заполняет пространство словами, но сейчас Адам молчит, и не то, чтобы это молчание было чем-то приятным, как обычно и бывает. Милле напрягается и мягко толкает Годфри бедром, дескать, Земля вызывает, алё. Правда, когда Годфри возвращает в эту реальность, легче не становится.

Милле фыркает, потом закатывая глаза объясняет: Да не дрочил я на худи, у меня есть стандарты. Обычно я дрочу абсолютно голым. Ладно, может, он совсем чуть-чуть провоцирует Адама, но он не виноват, что в его случае правда настолько оголена. И да, ты угадал ложь, я вообще ни с кем не встречался. Но учитывая, что лжи было две, требую аннулировать тот раунд, — Адам, конечно, вряд ли согласится, но Милле должен попытаться отыграть хотя бы одно желание. В таком случае поражение будет не всухую.

— А вообще хули ты вытягиваешь из меня подсказки? — возмущается и снова пихает Адама бедром, — Отвечай, давай. Вот только Адам играет не по правилам, потому сам задает вопрос и, конечно, Милле никто не тянул за язык с чертовым обещанием говорить правду, но мужчина должен отвечать за свои слова, даже если он сказал их не подумав.

— А ты для себя или для друга спрашиваешь? — вкрадчиво уточняет Милле, но потом смотрит на Адама внимательнее и понимает, что сейчас не время шутить. Так, блять, стоп, код красный. Милле теряется и не знает, насколько искренним может быть, но почему-то от слов Адама — Я не из-за крыши спрашиваю, не парься, — становится паршиво.

— А я и не парюсь, — Милле чуть ли не огрызается, но потом вздыхает и отвечает уже спокойнее, хотя, если честно, внутри его практически колотит: Адам, я пытался тебя поцеловать на крыше, это, как минимум, делает меня не на 100% натуралом.

Лантоши приподнимается на локтях и таким образом смотрит на Адама сверху вниз: Да, мне мог бы понравиться парень, и я мог бы влюбиться. Я как бы уже, придурок. Милле закрывает глаза и считает до трех, он сам не понимает, почему злится, возможно, от недостатка алкоголя в крови, а может быть, от этого разговора.

— Я ни с кем не встречаюсь, но мне кое-кто нравится. Всерьез, — и на этом моменте Милле выразительно смотрит на Адама, потому что, если до этого Годфри называл его идиотом, то теперь, в зависимости от дальнейшей реакции Адама, у Милле может быть шанс отыграться.

Они оба знают, что Адам угадал, так что Милле лишь недовольно закатывает глаза. В этой игре почему-то у Годфри есть преимущество, осталось понять с чем оно связано. Но Милле не может спокойно смириться с победой, если она чужая. (Даже если это победа Адама, которому, будем честны, Милле может простить многое.)

— Нет ничего, что я бы не смог сделать, — отвечает уверенно, потому что прямо сейчас действительно в это верит и, если честно, хочет, чтобы Адам тоже верил.

— Не хотел, но теперь знаешь, — Милле прищуривается и усмехается, — и не благодари.

Милле закатывает глаза, но потом так и застывает, когда Адам легко приобнимает его за талию и кривляется. В животе что-то ухает вниз, Милле бы списал всё на алкоголь, весь этот вечер, но в глубине души понимает, что это будет ложью.

«Что ты со мной делаешь?» — думает почти отчаянно, застывает и одновременно плавится от рук Адама, его голоса и взгляда. Милле чувствует себя ебучей марионеткой, подвешенной за все конечности, Годфри выбил из него весь воздух и, сколько бы Милле не пытался вернуть себе кислород (и потерянный контроль), Адам с улыбкой забирает его обратно. «Бля».

«Нет, конечно нет, никакой конкуренции, — если он так скажет, даже шутливо, значит признаёт своё поражение. Признает, что Годфри плотно поселился в мыслях, забрался в фантазии и желания. Вот только у Адама, похоже, никаких особых желаний по отношению к Милле нет, пусть он и выиграл уже три. И теперь так беспечно расходует их прямо сейчас.

— Не потерпишь? — мягко переспрашивает Милле и опускает руки на плечи и шею Адама, слегка поглаживая кончиками пальцев. Да, давай, засни мне прям так.
— А что будешь делать? — Милле даже не нарывается, просто остаётся чуть более серьёзным, чем должен для обычной шутки. Может быть, так он проверяет Адама, а может себя.

Правда, ему хватает пары секунду, чтобы раскаяться. Он не хочет рушить их с Адамом дружбу, не хочет доставлять дискомфорта или проблем.

— Мы будем спать тут, — Милле решает все единолично и довольно просто, — и ещё надеятся, что гости не разнесут твой дом, а Лили, если что, их приструнит. Он привстает и стягивает пушистые халаты вместе с ворохом полотенц, этого хватает, чтобы соорудить гнездо для них двоих. Остаётся выключить свет, но перед этим Милле оборачивается на Адама, проверяя, что тот правда согласен.

А потом выключает свет и возвращается на пол. Сначала он сомневается, но потом все же привлекает к себе Адама и засыпает, обнимая его. «Я тоже буду использовать желания на полную, Годфри, готовься».